Героическая эпоха Добровольческой армии 1917—1918 гг.

Каким-то образом появился бочонок вина, зашипела на бензинке яичница, потом из моря вставало солнце и с песнями провожали мы гусаров.

В боях он был тем же. Про него рассказывали, что он ходил в атаку с балалайкой и плясал с гармоникой на окопах перед удивленными немцами.

Это была особая военная богема, не знавшая хвастовства и честолюбия. Ему не нужны были благородные слова о чувстве долга. Он воевал, был храбр потому, что это нужно было, и чтобы это не было скучно и тяжело, он воевал весело.

Когда он приезжал ко мне в отпуск в Крым, он лентяйничал, ходил кое-как одетым, много и весело пел и завоевывал сердца всех.

Я не знаю, остались ли еще в живых его товарищи по полку (в 26 лет он был старшим ахтырцем), но если есть они, все они подтвердят, что ни его беспутство, ни его лень никогда не мешали ему быть прекрасным офицером и внимательным, умным командиром.

За месяц до его смерти, в сентябре 1920 года, я получил от него письмо с фронта. Он сообщал мне, что его раны и его ревматизм заставляют его уехать отдыхать при наступлении холодов, и что он приедет ко мне.

К великому моему огорчению, он не отдохнул у меня. Я уехал в Париж, не предполагая катастрофы, постигшей Армию, а Ерофеев погиб на своем посту, командуя ахтырцами.

Несколько месяцев перед этим он хоронил в Феодосии старшего ахтырца – полковника Псела.

Пселы от дедов к внукам были ахтырцами. Последний Псел был лихой офицер и ахтырец. Шальной снаряд убил его, когда он в обществе нескольких офицеров после тяжелой боевой работы хотел осушить стакан-другой вина.

Бобочка погиб после удачной конной атаки. Гусары, имея его во главе, возвращались на стоянку. Бой кончился. Но кто знает предел боевой удачи.

Вдруг Ерофеев склонился к седлу. К нему бросились, он был мертв. Какая-то шальная пуля, столько раз миловавшая его, убила его.

Я узнал обе этом уже в Париже.

Не стало милого Бобочки, не стало гусара, таланта, дорогого друга. Погас яркий факел его молодой жизни и погибнет его молодое, свежее, как те мокрые кисти акации, творчество. Он ничего не оставил после себя, и только мы, его друзья, можем вспомнить и его талант, и его беспечное веселие, не оставлявшее его до самой смерти, его особую бесшабашную доблесть.

С ним закрылась загадочная для многих, непонятная страница истории русской казачьей и гусарской доблести. Погиб ахтырец и партизан-чернецовец. Как Денис Давыдов, он был партизаном. Сто лет разделяло их, а неведомые нити тянулись от славного гусарского вождя и партизана к этому молодому гусару, прирожденному вождю, которому жизнь улыбнулась, не выдержав взгляда его милых веселых глаз, которому она второпях принесла все свои лучшие дары – молодость, талант и безбрежное веселие. А за спиной его подкарауливала смерть, и маленькая рана в затылке положила конец его скромному, но триумфальному шествию по жизненному пути.

Милый Бобочка, как далек ты от понятия смерти, я вижу тебя близко-близко; я не оскорблю твою память, если налью до краев стакан вина и, встав, в твою благоуханную молодую память я осушу его.

В сердце моем все еще звучит твой голос: «При славном Царе Алексии В степях, где дрались казаки На гранях великой России Рождалися наши полки»…

Так пел ты своему полку, и сейчас я с радостью чувствую твое присутствие, и выпитый залпом стакан вина еще больше приближает меня к тебе – мой милый гусар, наш Бобочка милый!

* * *

Вера Энгельгардт. Бобочка Ерофеев.

Как далеки они и как близки. Могилы их неизвестны. Труд, доблесть, подвиг привел их к смерти от руки русских же людей.

Вера Энгельгардт служила долгу. В ней много было от Савонаролы и Франциска Ассизского, от Гермогена и Шарлотты Корде.

Бобочка был вне долга. Все в нем было от талантливой молодости, от прелести молодости, давшей ему меч в руки.

Но общее в них так сильно, так велик порыв этой девушки и этого юноши к жертвенному служению своей Родине, что я не разделяю их служение, хотя они друг друга и не знали.

Я вижу задумчивые прекрасные большие, по-русски вырезанные, глаза Веры Энгельгардт, я вижу веселый взгляд Бобочки Ерофеева.

Они были бы чуждыми друг другу.

Но страдания, испытания Родины связали их жизни, соединили их стремления, и смерть на поле брани связала их воспоминания.

В тихую, звездную ночь, когда замирает шум великого города, я, их нежданный летописец, склоняю колени перед их памятью и тщетно в небе ищу я мягкие лучистые глаза святой девушки и веселый очаровательный взгляд беспутного гусара.

XVI. Между молотом и наковальней

Возвращение на Дон нашей маленькой усталой армии совпало с тремя очень важными событиями. Самым значительным для нас было появление немцев на Дону, совпавшим с успехами донского восставшего казачества, и, еще большая неожиданность, приход частей полковника Дроздовского, совершивших необычайно трудный поход из Румынии через весь юг России на соединение с нашей армией.