Героическая эпоха Добровольческой армии 1917—1918 гг.

Когда наши войска уже перешли в наступление во второй Кубанский поход, немцы под видом «помощи» армии пошли следом за ней. Ген. Деникин приказал полк. Кутепову вернуться к донской границе и взорвать большой Кущевский мост, что тот сделал так откровенно, что куски камней попали в станицу, где стоял немецкий штаб.

Намек был понят, и немцы дальше не пошли.

* * *

Я хочу несколько остановиться на своих переживаниях, раньше чем перейти к последним главам моей книги, к описанию второго Кубанского похода, закончившегося нашей победой и смертью нашего вождя ген. Алексеева.

Итак, в бездействии я жил вместе с Шапероном в Мечетинской. Генерал Алексеев имел какие-то виды на меня и не отпускал. Временно он поручил мне издание «Полевого Листка Добровольческой Армии», который выходил в формате листка блокнота, и то изредка.

Наконец я получил разрешение и немного денег, та как был совершенно нищ, а ген. Алексеев был очень экономен, и поехал в Новочеркасск.

Поздно вечером выехали мы на лошадях в станицу Манычскую, но во время грозы запутались в степи и вернулись. Все-таки на другой день мы выехали и, протрясясь в тачанке верст 50, добрались до Манычской, лежащей при впадении реки Маныча в Дон.

Дон и Маныч разлились и все окрестности были под водой. Отсюда мы должны были ехать на пароходе, но пароход ушел, не дождавшись нас, и мы воспользовались случайным моторным катером, возвращавшимся в Ростов.

Тут произошел невероятно глупый инцидент. Кто-то на катере заявил, что по Дону плавают мины. Как это ни странно, ехавший с нами артиллерийский офицер поверил этому, и одно мгновение нам грозила опасность остаться на берегу. Напрасно утверждал я и мой спутник, известный славянский журналист Геровский, только что приехавший в Армию, что это вздор, напрасны были наши утверждения, что мины вверх по течению не плавают, что им неоткуда взяться. Наконец мы уговорили команду и пассажиров и особенно владельца, указав ему на то, что два пассажира уже слезли и что он всех потеряет, если не отчалит немедленно.

Он так и сделал.

Дон удивителен во время разлива. Везде, как оазисы, виднеются церкви станиц и на высокой горе за 25 верст блестит своим куполом великолепный Новочеркасский собор.

Мы должны были вылезти на ст. Аксай и пересесть на жел. дорогу.

Здесь впервые увидел я немцев.

Они стояли на пристани в уродливых касках и фуражках. Как было ужасно видеть на своей земле этих гордых победителей, как тяжело было чувствовать их торжество и свою беспомощность. Последних немецких солдат я видел пленными в 1917 году.

Да но ведь с тех пор была «великая победа революции»!

Я взобрался без спроса в воинский эшелон дроздовцев. Как только узнали, что мы из Армии, к нам отнеслись с большим радушием и рады были уступить место в товарном вагоне.

Странно мне было видеть железную. дорогу, двигающиеся беспрепятственно поезда. Ведь мы только и делали, что взрывали полотно и бегали от железных дорог, а тут вдруг я сажусь в поезд, беру билет и никто меня не пытается взорвать.

Ехал я в лихорадочном ожидании Новочеркасска. После трех месяцев скитаний и лишений я возвращался к культуре. 12 февраля я уехал из Новочеркасска и 12 мая возвращался в него. День в день, час в час три месяца.

Около шести часов я на ходу соскочил с поезда и со своим маленьким чемоданчиком, в котором ничего не было, кроме Евангелия, записных книжек и моих заметок, я побежал искать извозчика и нашел единственного.

Мне показалось, что я попал в Петербург, Париж, Нью-Йорк. Были дома, извозчики, гостиницы, мостовые, гуляли прохожие.

Боже, какая радость! Я буду жить в гостинице и куплю себе белья. В Ростове у меня целый чемодан с платьем. Я оденусь, буду спать в кровати, есть по заказу, а не вечный ненавистный борщ. Буду пить вино, а не скверную водку, и ту не всегда. Вообще, я через четверть часа буду европейцем.

Я влетел в свою старую гостиницу и удачно поймал прекрасный номер. Мальчишка Семка, как я его называл, Симеон Гордый, был в восторге, как и хозяева. Я подбежал к телефону. Вы подумайте, настоящий телефон – нужно долго вертеть его ручку, сердиться на барышню, все, что так скучно и что казалось таким новым и недоступным две недели тому назад.

Я застал только хозяйку: «Никому не говорите и прямо приходите к ужину. Я всем устрою сюрприз».

Я пошел по улицам купить себе белья. Я был в ужасном виде. В рваных штанах, в рваном пиджаке без пуговиц, в толстой фуфайке на голое тело, в рваных сапогах, потрепанных крагах и в громадной папахе.

Увы, все магазины были закрыты. Я грустно вернулся к себе в гостиницу. Положение мое ухудшалось тем, что я вовсе не был уверен, что по мне не поползет какое-нибудь отвратительное животное.

Здесь я застал барышень Энгельгардт. Мы не видались всего две недели, но после похода, когда так свыкаешься, казалось, что мы долго, долго не видались.

Было уже поздно, когда я, волнуясь, позвонил к д-ру X. Навстречу мне выбежала его жена. Гости уже были за столом, когда она ввела меня, небритого, грязного, рваного, к столу.