Героическая эпоха Добровольческой армии 1917—1918 гг.

Какой контраст я представлял со всей этой обстановкой уютного комфорта, с этими людьми, хорошо одетыми. И как я горд был своим видом и своим походом, тем более, что за столом сидел блестящий офицер блестящего полка, одетый с иголочки, не пожелавший рискнуть пойти на наш поход.

Я переходил от одних объятий к другим. Не знали, как быть мне приятным. Стол, скатерть, серебро, тарелки, рюмки – все было внове до такой степени, что, забыв, что я не в хате с глиняным полом, выплеснул недопитую рюмку на паркет. Но и это показалось очаровательным.

Кончилась четверть водки, ходили к какому-то портному за вином, опять пили, опять ходили к портному.

Я пил, говорил и был несказанно счастлив, забывая и о своей фуфайке и о возможной интервенции вшей.

Кузьма Прутков, наш иронический философ, изрекший больше истин, чем Толстой и все другие философы, сказал:

«Две вещи, однажды начав, трудно кончить: чесать, где чешется, и беседовать с вернувшимся с похода другом».

Я и чесался по привычке и беседовал о походе, и, Боже мой, сколько мы выпили.

XVII. Второй кубанский поход

Положение Армии ген. Алексеева и Деникина было таково. С одной стороны, армия быстро оправлялась от усталости похода. Через Украину на Дон перебирались к нам офицеры, и армия росла. Большевизм на Дону был почти раздавлен, и с этой стороны опасности никакой не грозило.

Через ту же Украину на Дон к казакам немцы милостиво пропускали русское же оружие, часть которого попадало в Армию. Таким образом, она окрепла и численностью и вооружением.

Может быть, дух уже не был тот, который царил в несравненном походе. Было слишком много новых, которые завидовали старым, и кроме того нельзя отрицать, что и старые подчеркивали иногда эту разницу. Но все-таки войска второго похода, может быть и уступая первопоходникам, представляли собой прекрасные воинские части, во многом превышавшие те, которые двинулись в 1919 году на Москву.

Держать Армию в такое тревожное время без работы, да еще в соседстве с Украиной, переманивавшей офицеров за хорошие деньги к себе, и с немцами, делавшими все, чтобы ослабить армию, нельзя было. Немцы выдумали даже специально астраханскую и южно-русскую армии, где платили дороже и лучше снабжали людей.

Ген. Краснов звал ген. Алексеева на осаду Царицына, но этому мешали два главных соображения. Во-первых, этим самым мы как бы делались союзниками немцев, идя с донскими казаками – их союзниками, и порывали с Антантой, чего избегал всячески ген. Алексеев. С другой стороны, у Алексеева и Деникина были нравственные обязательства перед кубанцами, которые пошли с нами на Дон только для пополнения и для того, чтобы вернуться к себе на родину.

Необычайная донская казакомания окружающих атамана Краснова и его страсть к казачеству не делала добровольцев желанными гостями на Дону, а на Кубани, где то и дело подымались восстания, нашу армию ждали с нетерпением, как избавительницу.

Эти причины заставили ген. Алексеева и Деникина двинуться вновь на Екатеринодарскую дорогу.

Этот поход я не проделал с армией, издавая свое «Вечернее Время», находясь по возможности с ней в связи.

На этот раз наша армия не уклонялась от встречи с врагом, а шла на него. Самыми важными центрами были на левом фланге – ст. Торговая и Великокняжеская, где у большевиков были большие склады, и Тихорецкая, где они были еще больше.

Первые же бои принесли нам радость победы и за нею тяжелое известие о смерти ген. Маркова.

Он только что приехал отдохнуть в Новочеркасск и прочел блестящую лекцию, после которой овациям не было конца. В тот же вечер мы с ним встретились в «Европейской» гостинице. Он был еще полон того блеска, который человек носит в себе после большого успеха. Он был счастлив, блестящ, весел. Его немного донкихотское лицо оживлялось беспечной улыбкой. Я напомнил ему, как он меня зря обругал у Медведовской, напомнил ему «жеребцов» и «уполномоченных», и расстались мы с ним с тем, что он вызовет меня перед отъездом, чтобы поговорить о многом.

Но его вызвали на фронт, и больше я его не видел. Через три-четыре дня, а может быть и раньше, он был смертельно ранен после боя у Шаблиевки около Торговой 12 июня, а 13-го скончался.

Вот как это произошло, со слов близкого ему офицера.

Великокняжеская была взята. Бой окончился. Ген. Марков находился в хате в Шаблиевке с несколькими офицерами. Стрельба почти совершенно прекратилась. Ген. Марков, очень довольный результатами боя, был весел и жизнерадостен. Почему-то он вышел из хаты, но никто за ним не пошел. В это время раздался взрыв снаряда неподалеку. Офицеры вышли и увидели генерала, лежащего раненым. После этого шального снаряда не было ни одного. Этот человек, всегда и всюду рисковавший собой, погиб почти что в мирной обстановке затихшего боя. Его, как и Корнилова, унесла от нас дикая случайность.

Приведу вкратце его биографию.

Ген. Сергею Леонидовичу Маркову было немного больше сорока лет, когда настигла его смерть.