Герцог с татуировкой дракона

– В том-то и дело. – Грач уставился на свои ладони, посмотрел на татуировку морской звезды на запястье и свернувшуюся над ней змею. – Я не знаю, человек ли я еще. – Он произнес, опустив глаза: – Даже если она меня любит, мы обречены, не так ли?

– Почему?

– Потому что невозможно любить зубы акулы.

– Это ты? Акула?

Он сжал кулаки.

– Я не знаю, что я. Я только что узнал, кто я – кем был – и поверил тебе на слово. Кажется, я был в цепях всю свою жизнь. И некоторые из этих цепей я заслужил. Я всего лишь чудовище. Когда стал Грачом, я думал, что знаю, что такое свобода, но… даже у главаря есть свои клетки.

Когда Блэквелл заговорил, он хотел изгнать из голоса жалость. Или, возможно, правду из своих слов:

– Брат, тюрьма не одна. Я чувствую, что свою ты повсюду носишь с собой.

– Я никогда из нее не освобожусь.

– Тогда почему бы не дать свободу ей? – настаивал он. – Не навязывать ей свои цепи?

Движимый мраком отчаяния, Грач вскочил на ноги и подошел к окну.

– Да, черт возьми. Потому что без нее мое заключение одиночное, и в этой пустоте, где я один, я заперт со своим злейшим врагом.

На шторах он увидел золотые кисточки, точно соответствовавшие оттенку ее волос. Он покрутил их одним пальцем.

– Но она… она единственная, кто может разделить со мной мою клетку. Единственная, кого я – я точно знаю – не разорву в клочья.

– Ты любишь ее, – подтвердил Блэквелл.

– Нет, – настаивал Грач. – Любовь мягка. Любовь добра. Об этом я ничего не знаю. То, что я чувствую к ней… ну, ни то ни другое. Это слишком навязчиво. Чудесно и страшно. Для беспощадного человека это самое жестокое страдание. Потому что оставляет меня в ее власти. Таким беззащитным. Таким уязвимым. Странно признать, но целые армии не могли меня уничтожить, а одно слово из ее уст меня разрушит.

Дориан вернулся к серванту налить себе еще.

– Ты всегда был романтиком, даже в те давние времена. Еще до нее.

– Не говори мне, что я всегда был таким жалким, – горестно проговорил Грач.

– Дориан, из нас ты был лучшим.

Что-то в голосе этого человека, едва сдерживающего эмоции, раскололо лед у него в груди.

Он не мог с этим смириться, поэтому уставился на размытую татуировку дракона. Паутина шрамов на его теле была так обильна, что ее не могли скрыть никакие чернила.

– Какое я чудовище. Я могу убить человека быстрее, чем он сделает вдох. Я могу вести войну с морем. Но уловки этой битвы остаются для меня загадкой. Правила общества. Желания женщины. Когда ей улыбнуться? Когда встать? А когда сидеть? Я не умею смеяться… И как мне ее поцеловать? И как долго? Как заставить ее захотеть поцеловать меня в ответ? В последний раз, когда я подумал, что она меня поцеловала… она упала в обморок. На несколько часов.

По крайней мере на этот раз у Черного сердца из Бен-Мора был резон попытаться скрыть свое веселье.

– Прими это от меня, брат. Двадцать лет безответного желания могут угнетать вас обоих.

Он тепло похлопал его по плечу. Не стоит благодарности. И Грач его не оттолкнул.

– Хочешь верь, хочешь нет, мы вели похожую жизнь. И свою невесту я похитил. Как насчет того, что нам суждено найти похожих женщин? Светловолосых, добрых и нежных.

– Твоя жена любит тебя.

– Да, но сначала ей пришлось научиться мне доверять.

– Что ты делал? – Это был самый унизительный вопрос, который он когда-либо задавал, и сразу последовал еще один: – Что… делать мне?

– Открой ей сердце, капитан. Это единственный путь. По-настоящему достойную женщину не нужно добиваться. Не поэзией и цветами. Но честностью и выражениями преданности. Как Дугана Маккензи, Фара любила меня с детства. И когда я… заставил ее жениться на Дориане, ей пришлось влюбляться в него снова и снова. Возможно, твоя мисс Везерсток сделает наоборот. Она не отдастся Грачу, как Фара не отдалась Черному сердцу из Бен-Мора. Но, возможно, она сможет полюбить тебя за то, кем ты был… как Дориан?

Что-то в предложении ему не нравилось. Его тело, его разум это имя отвергали.

– Если я снова стану Дорианом, кем тогда будешь ты?

Рука соскользнула с его плеча, его брат Черное сердце прислонился к оконному переплету и закрыл лицо ладонью.

– Это… прекрасный вопрос.

Они оба глядели в ночь. Грач чувствовал, что ночь не всегда была их союзником. Так же они когда-то стояли настороже и смотрели на луну.

Грач посмотрел на Черное сердце в профиль и подвел итог:

– Ты вернул мне мое имя. Мое прошлое, но… как Дориан Блэквелл ты прожил дольше меня. Он – твое творение. Его наследие принадлежит тебе, и я не хочу на него претендовать.

Ничего не помня, Грач, тем не менее, видел стоявшего перед ним человека насквозь. Понимал его. Без слов, лучше, чем собственные, читал вспыхивавшие в его темном глазу мысли.

– Если я Дориан, как мне теперь называть тебя? – спросил у ночи Блэквелл. – Грач?

Пристально глядя на луну, окутывавшую остров Бен-Мор таинственным серебристым сиянием, Грач ответил:

– Я… я хотел бы, чтобы ты называл меня братом.

Дориан тоже не смотрел на него, но стакан в его руке едва заметно задрожал.

– А кем ты будешь для своей мисс Везерсток?

– Для нее мне надо научиться быть кем-то другим… или вообще никем.