– Мне казалось, что буду. – Грач выждал, пока утихнет очередной раскат грома. – С именем Дориан меня ничего не связывает. Никаких воспоминаний. Однако оно мучит меня, и теперь я знаю почему, – признался он, снова кладя книгу ей на колени. – Это не важно. Имя Дориан Блэквелл остается с человеком, который его заслужил. Я его не хочу.
Лорелея привстала с подушек, пытаясь до него дотянуться, но боялась, к чему приведет такая близость.
– Кажется, он рад, что нашел вас, – проговорила она. – Он в самом деле любит вас как брата.
Грач усмехнулся.
– Я встречал его братьев. Я не уверен, что это комплимент.
– Вы ему верите? Вы помните что-нибудь о нем?
– Возможно. Кое-что. Думаю, он тот, кому я доверяю. Доверял. Я не знаю.
Он стиснул зубы и запустил пальцы в собольи волосы, досадливо их дернув.
– Все эти чертовы откровения, и я до сих пор не знаю, кто я. Я не
– Я знаю, кем вы были, – осмелилась проговорить Лорелея. – Я дала вам имя.
Он бросил на нее колючий взгляд.
– Мы оставили это в прошлом.
– Я все еще не понимаю, – настаивала она. – Вы сказали, что это невозможно, что Эш мертв. Но вы здесь. Не Дориан. Не Грач. Разве это не значит, что еще есть надежда?
Его взгляд смягчился:
– Надежда для дураков. Я больше не Эш.
– Назовите мне хотя бы одну причину, по которой вы не можете снова им стать, – с вызовом произнесла она.
– Я убиваю людей. Много людей.
Так и было. Она задумалась.
– Но могли бы вы… в один прекрасный день попытаться… больше не убивать людей?
Что-то нежное заиграло в уголках его губ.
– Вы знаете, как бывает в мире. Или убить, или быть убитым. Так было всегда.
– Может, в вашем мире… – Лорелея подвинулась еще ближе, подбадривая его лукавой улыбкой. – Судя по моему опыту, если вы не пытаетесь убивать людей, обычно они не будут пытаться убить вас в ответ.
Вместо того чтобы его развеселить, Лорелея, казалось, усугубила ситуацию. Опустившись рядом с ней на кровать, он был мрачен.
– Вам повезло, Лорелея, что вы жили такой жизнью.
Его слова больно полоснули ее по сердцу.
– Вы на меня сердитесь? – спросила она.
– С какой стати? – кажется, неподдельно изумился Грач.
– Потому что я… я упала в обморок, когда мы… – Она не могла договорить – все еще чувствовала то унижение. – А потом… мы с Вероникой… сбежали… – Она смягчила выражение: – Ушли.
Едва он к ней потянулся, она вздрогнула, но расслабилась, когда он мозолистыми кончиками пальцев ласково провел по ее нежной щеке.
– Вероника упомянула, что с вами это бывает, когда вы пугаетесь. Что вы спите, будто покинули свое тело. И ничто не может вас разбудить. Куда уходит ваш разум?
– Я… я не знаю. – Его прикосновение щекотало ее шею. – Как будто моя душа больше не в моем теле, поскольку мое тело никогда не было особенно удобным для жизни. Каким-то образом во сне я создала тихое место. Безопасное место.
«Место, где всегда жил Эш», – не договорила она.
– Спокойный сон. Каково это? – Грач поймал один из торчащих кудрей на затылке и провел пальцами, ощупывая его. Эти дикие своевольные завитки, отказывавшиеся слушаться, казалось, его очаровывали. – Как давно это началось?
– С детства. С тех пор, как моя нога…
Он нахмурился.
– За все время, проведенное в Саутборн-Гроув, ни разу этого не замечал.
– Когда вы там были, я никогда не уходила. Думаю, когда вы проснулись, я чувствовала себя в безопасности. Мортимер ни разу не причинял мне боль, пока вы не ушли.
Внезапно в воздухе сгустилось предгрозовое ожидание. Опасное. Чреватое.
– Если бы мог, я убил бы его снова, – поклялся он. – На этот раз медленнее.
– Я никогда не знала, что вы его так ненавидите.
– Вы его не ненавидите?
– Нет, – честно ответила Лорелея. – Признаю, что сильно на него обижалась. Главным образом, его боялась. Но со временем научилась быть безразличной. И думаю, после его смерти легко его забуду.
Он указал на лодыжку, под которую она подложила подушку.
– Как вы сможете забыть такое? Он сломал вас. Запугивал. Он
– Надо всего лишь один раз забыть, и все кончено, – прервала его Лорелея. – Чтобы ненавидеть, надо помнить, надо этим жить. Надо держать ненависть в своем сердце и все время ее подкармливать. Избавьте. Я считаю это слишком утомительным. Ненависть к Мортимеру сделала меня физически больной. Ему это не повредило, только заставило страдать меня.
Грач выпустил ее локон, его руки упали и сжались в кулаки.
– Я стал своей ненавистью, Лорелея. Я – потеря, и гнев, и ненависть.
– Вы больше этого, – уверила она, а ее рука как бабочка зависла над его широкой спиной.
– Это все, что я есть.
Бабочка так и не опустилась, потому что он вскочил на ноги и отошел на безопасное расстояние, ища прибежища у огня.
– Вам не забрать у меня мою ненависть, Лорелея. Или…
– Или что? – подсказала она.
– Вы заберете последнее, что я знаю. – Огонь отбрасывал жуткий отблеск на его темные как полночь волосы. – Я действительно стану ничем… никем.