Лорелея беспомощно наблюдала, как его обычно столь неумолимые черты отражают бушующую внутри битву. С тех пор как он вернулся, он был так холоден. Так пугающе непреклонен. Теперь у него по лицу заходили желваки, и его шрамы сжимались и дергались. Его беспокойная душа тревожила ее.
Возможно, ему просто нужно было выпустить пар.
– У меня было так много причин ненавидеть Мортимера, – призналась Лорелея. – Но вы говорите, что у вас тоже. Почему вы убили его?
– Вы, – отрезал он.
Подняв на него взгляд, она моргнула.
– Что?
–
– Ч-что он сделал? – прошептала Лорелея, с трепетом ожидая ответа.
Грач повернулся к ней спиной, взял с подставки железную кочергу и поворошил горящие угли.
– Вы слышали о тех, кого, опоив, отправили матросом на корабль?
Он произнес это так тихо, что она едва расслышала.
– Нет.
– Сегодня это дело обычное. Вы видите, что морское судоходство переживает бурный подъем, но в то же самое время работа это опасная, изнурительная и непосильная. Большинство работяг предпочитают морю поля и заводы. Добровольно в матросы идти не хотят. И вот мускулистый парень после трудовой смены отправляется расслабиться в паб или бордель. Он и не поймет, как какой-то предприимчивый торговец живым товаром накачает его элем, пока не проснется на корабле где-нибудь на полдороге в Шанхай. Теперь этот корабль – весь его мир, а капитан этого корабля – король, и единственная надежда на возвращение домой заключается в том, чтобы работать в команде и сэкономить достаточно денег, чтобы сбежать в каком-нибудь очередном порту.
– О боже, – прошептала Лорелея. – Вы хотите сказать, что Мортимер вас напоил и сдал капитану корабля?
Когда угли стали достаточно красными, Грач наклонился и подкинул в огонь еще полено.
– Хуже того. Мортимер меня продал, и я должен был отработать заплаченные ему капитаном деньги.
Лорелея уставилась на него, ее пальцы сжали край простыни. Несмотря на все ее разговоры о прощении, его рассказ разжег ярость, сродни тому пламени, которое лизало дымоход.
– Сколько это продолжалось?
– Мой случай был особым, – продолжил Грач. – В отношении меня Мортимер заключил специальную сделку. Меня продавали снова и снова. Всю свою жизнь я должен был оставаться рабом, пока не превращусь в измученного старика или больного. А когда я больше никому не буду нужен, меня просто выбросили бы в море. Я это не раз видел. Старика или раненого сталкивали с палубы. Он тщетно молил о спасении. Раньше я боялся этого больше всего.
Лорелея не осознавала, что плачет, пока горячая слеза не упала с ее подбородка на холодные сжатые на коленях руки.
– Я не знала, – удивилась она. Он говорил, что Мортимер заслуживает семи тысяч смертей. Семь тысяч. Число украденных у них дней.
– Мне всегда было интересно, как он объяснил вам, почему я не вернулся.
– Он сказал, что вы все вспомнили, – с трудом проговорила Лорелея сквозь грозившие задушить ее эмоции. – Что вы не хотели возвращаться в Саутборн-Гроув, чтобы не разбить мне сердце. Он сказал, что у вас еще кто-то есть и вы вернулись к ней.
Даже это ее горе несравнимо с его. Она плакала месяцами, но смогла понять. Во всяком случае, сделала все возможное, чтобы понять.
– Все это время… – прошептал Грач в огонь, – вы думали, что я бросил вас.
– Думала, что вы
– Вы не поверили словам, которые я сказал вам при нашем расставании? – спросил он тихим голосом, в котором слышалась угроза.
Стыд заставил ее опустить глаза, устремив взгляд на покрывало.
– Если вы, как утверждал Мортимер, кого-то любили… ту, которая уже много для вас значила… зачем сдерживать обещание приютившей вас калеке?
Он сжал кочергу.
– Даже тогда вы считали, что я лишен чести?
– Это не то, что я…
– Кажется, вы оказались правы. Как Дориан Блэквелл я был вором.
Он резко поставил кочергу на место и обернулся к ней. Подсвеченное огнем, его лицо казалось демоническим.
– Думаете, я чудовище? – во весь голос произнес он. – Вы и
Лорелея хотела назвать его по имени… чтобы он остановился. Но каким именем его назвать? Он не знал, кто он, а она тем более.
– Как долго вы страдали? Как долго вы были рабом?
Она не хотела ответа. Но он был ей нужен.
– Пятнадцать лет.
Он подошел к изножью ее кровати – башня мрака, гнева и откровения.