Герцог с татуировкой дракона

– Я считаю, твой Грач прав в одном: он сделал мне одолжение. Знаю, как дико с моей стороны это говорить, но боюсь, не убей он Мортимера, однажды я сделала бы это сама. Или попыталась бы. А так кровь на руках у него… Думаю, мне следует его за это поблагодарить.

Лорелея погладила любимую подругу.

– Вряд ли кто-нибудь еще больше заслужил то, что получил…

– Разумеется. – Веронике показалось удивительным слышать от Лорелеи эти слова, но она никак их не прокомментировала. – Думаю, когда все закончится, я вернусь в свою семью и сделаю вид, что скорблю. Хотя уж точно я предпочла бы что-нибудь другое.

– Я надеюсь, ты все еще считаешь меня своей семьей, – крепче обняла ее Лорелея.

– Дорогая, конечно, считаю. – Вероника нежно поцеловала ее в висок.

– Ты можешь остаться здесь, – предложила она.

Вероника бросила взгляд туда, где Монкрифф сворачивал цепи, весившие почти столько же, сколько он сам.

– Думаю, что это неуместно, по крайней мере до тех пор, пока не утихнут страсти в связи со смертью Мортимера. Кроме того, почем знать, кто унаследует Саутборн-Гроув?

Лорелея нахмурилась.

– Я об этом не думала. Полагаю, какой-нибудь дальний родственник.

Вероника криво усмехнулась.

– Вдова в моем возрасте, представляешь?

– Не больше, чем пирата рядом с собой.

Они засмеялись, пока Лорелея не опомнилась и не повернулась к сестре.

– Знаешь, тебе не обязательно возвращаться в семью. Тебе будет назначена вдовья пенсия, и, конечно, в качестве компенсации за все это… приключение… будут предложены какие-то деньги, которые я получу в сожительстве с Грачом. Хотя я понимаю, пережитое тобою за последние годы никакое вознаграждение не покроет. Когда я думаю о том, как ты страдала… – Лорелее пришлось сглотнуть подступивший к горлу комок вины.

– Давай больше не будем об этом, – произнесла Вероника с вымученной улыбкой, не коснувшейся ее встревоженных глаз. – По зрелом размышлении, я думаю, что не вернусь в семью. – Она склонила голову на плечо Лорелеи. – Но я сама пробьюсь в этом мире. У вдовы в обществе куда больше свобод, чем у жены или девицы.

– Куда ты отправишься? – спросила Лорелея.

– Я всегда хотела найти свое место в парижских модных салонах, – мечтательно проговорила она.

– Так и поступай.

– Я верю, что смогу.

– У каждой из нас начинается новая жизнь… почему это пугает? Как будто это конец?

Вероника на мгновение задумалась.

– Кое-какие счастливые концы не лишены привкуса грусти.

– Думаю, да. – Лорелея посмотрела на двух похожих мужчин на носу корабля, их темные головы теперь склонились над картой. В таком ракурсе они казались близнецами. Если не считать повязки на глазу Блэквелла, их было трудно отличить друг от друга.

– Интересно, кто из нас на самом деле ревнивее, – раздумчиво протянула Вероника. – Мужчины или женщины?

Размышляя о том, что натолкнуло Веронику на этот вопрос, Лорелея проследила за ее взглядом и увидела Монкриффа, Барнаби и еще нескольких человек, стоящих на палубе и хмуро уставившихся на людей Черного сердца из Бен-Мора.

Выразительность сцены нарушали шумные котята.

Лорелея весело рассмеялась, привлекши взор пары темных глаз, согревший ее кожу воспоминаниями о прошлой ночи.

– Я опасаюсь, что женщины не уступят мужчинам, а мужчины – женщинам.

– Думаю, они стоят друг друга.

С левого борта под серым каменным исполином Саутборн-Гроув примостился портовый городок Истон-он-Си. Три острова, Мерси, Оси и Терси, как часовые присели на приливных плавучих причалах. Мерси и Оси были плоскими островами с множеством скучных песчаных пляжей. Ей показалось, что, если прищуриться, Терси напоминал спину наполовину погруженного в воду свернувшегося вокруг своих сокровищ спящего дракона. Волны разбивались о скалы, посылая тем, кто осмелится подойти, белые брызги предостережения.

Интересно, что они обнаружат там завтра? Древнеримский клад? Прошлое подвергавшегося пыткам мужчины? Или нечто бесконечно опаснее?

Грач наконец понял, почему люди умоляли его сохранить им жизнь.

Даже самые хладнокровные злодеи, закрывавшие глаза на страдания слабых, отчаянно молили о пощаде, прежде чем он покончил с ними.

Он не понимал, почему, долгие годы. Они должны были знать: если их не нашел ни Бог, ни дьявол, найдет он. И когда найдет, к тому моменту, когда он с ними покончит, они будут умолять об аде.

Но они, тем не менее, пытались выторговать себе жизнь. Кричали. Убеждали. Молили.

Он считал их жалкими.

До сего дня.

Ему больше не нужно ломать над этим голову. Он понял: все боятся смерти, когда им есть что терять. Их сердца привязаны к жизни, к чему-то, имеющему для них ценность, и мысль о потере этого становится нестерпимой.

Он забирал у этих людей все – власть, деньги, землю, титулы, отмщение, – но на самом деле ничего для себя не желал. В этом состояла его подлинная трагедия. Он начинал как вор, стал рабом, затем захватчиком, лордом и, наконец, королем пиратов. Все это время его мучило непонимание. Часть его всегда считала, что если лезвие, штык или пуля найдут его грудь, ущерба ему не будет.