Герцогиня и «конюх»

Ягужинский стал быстро, нервно писать:

«Ваше Высочество! Император скончался. Есть полная надежда, что преемницей его станете Вы. Но всесильная партия Голицыных желает с тем выбрать Вас, чтобы власть Вашу царскую ограничить, а себе ее в руки забрать. Но не унывайте, Ваше Высочество, поелику многих имеете Вы преданных себе! Мы повернем дело иначе и возвратим Вам все, что от нас попытаются скрасть. Ваш покорный, нижайший слуга Ягужинский».

– Так будет хорошо? – спросил он Остермана.

– Отлично. Но торопитесь скорее отправить гонца к ее высочеству,  – ответил Остерман.

– Почему надо торопиться?

– Потому что нет сомнения в том, что они поспешат отрезать Москву от Митавы, дабы держать Анну Иоанновну в полнейшем неведении того, что здесь происходит.

– Вы правы, как и всегда, дорогой господин Остерман! – взволнованно воскликнул Ягужинский.

Лишь только закрылась дверь за ним, как из-за портьеры вышел Бирон и изумленно спросил:

– Неужели Москва, действительно, отрезана от Митавы?

– Безусловно! Я уже получил донесение об этом. Получит ли Анна Иоанновна пылкое послание этого пламенного монархиста,  – и для нее, и для нас это неважно. Но важно и необходимо, чтобы от нас-то она получила инструкции. Поэтому вслед за гонцом Ягужинского должен мчаться наш.

– Кто же поедет?

– Вы.

– Я? – удивленно воскликнул Бирон.  – А как же здесь?

– Вам делать теперь здесь нечего, ваше место около Анны Иоанновны. Вы все слышали, все знаете. Объясните, растолкуйте ей политическое значение настоящего острого момента,  – спокойно сказал Остерман.  – От меня передайте ей вот эту записку.

Остерман написал:

«Доверьтесь мне, Ваше Высочество. Принимайте все условия, сколь бы они ни были унизительны. Остерман».

– Вот, Бирон,  – сказал он, подавая «конюху» письмо.  – Я надеюсь, что Анна Иоанновна поверит мне. До сих пор Остерман еще никогда не бросал своих слов на ветер.

Бирон взял и поцеловал записку, после чего воскликнул:

– Остерман, только теперь я вполне уверен, что Анна сделается императрицей! Раз вы написали это – все кончено. Но как же я прорвусь сквозь кордоны застав?

– А вот как…  – И Остерман стал подробно посвящать Бирона в свой хитроумный план.

VIII «Заколдованный сон»

Страшная снежная буря при двадцатипятиградусном морозе злобно выла и ревела над Москвой. Это была такая ледяная завируха, какой Первопрестольная и не помнила. Суеверным москвичам в завывании ветра чудилось похоронное пение по скончавшемся от «черной смерти» императоре.

Было около часа ночи, когда к заставе, охраняемой часовыми с ружьями, подъехала крытая повозка-сани.

– Стой! – послышался сквозь завывание ветра грозный окрик часового.  – Кто едет?

Кибитка покорно остановилась перед сверкнувшим штыком, и не торопясь, спокойно вышел человек, закутанный в огромную меховую шубу.

– Ты – часовой? – спросил он ломаным языком.

– Да, часовой,  – довольно грубо ответил страж.

– Где твое начальство? Где господин сержант? – резко спросил проезжающий.

– Там они! – указал часовой на освещенные окна небольшого каменного домика.

Проезжий направился туда, но часовой и тут преградил ему дорогу.

– А вы кто будете? Я не могу пропустить вас туда,  – решительно заявил он.

– Я – кто? Я, любезный,  – придворный доктор и приехал к твоему начальству по распоряжению его сиятельства, князя Голицына.

Часовой подтянулся:

– Коли так…

Незнакомец (это был Бирон) отстранил часового и быстро вошел в караульную.

Тут было нестерпимо жарко, пахнуло добрым «кнастером» и вином. За небольшим столом сидело трое офицеров в расстегнутых мундирах. Они весело хохотали и опорожнивали стаканы с вином.

– Что вам угодно? – при входе Бирона вскочил старший из них, наскоро застегивая мундир.  – С кем имею честь?

– Я доктор Эйхенвальд, господа офицеры, а явился я к вам потому, что мне надо произвести дезинфекцию… Вам ведь известно, от какой болезни изволил скончаться государь император?

«Доктор» при слове «император» почтительно снял свою меховую шапку.

– Разумеется, мы знаем, господин доктор: от черной оспы,  – в голос ответили караульные офицеры.

– Так вот, ввиду того, что это болезнь очень заразная и может не только распространиться по всей Москве, но и выйти за ее пределы, мне начальствующими лицами приказано обеззаразить все заставы. Я полагаю, что вы будете сами рады этому, так как кому же приятно умереть в столь цветущем, как ваш, возрасте от страшной черной болезни?…

– Черт возьми, это – правда! – воскликнул один из офицеров.  – Брр! Что может быть отвратительнее такой гадости?

Бирон потирал руки от холода.

– Итак, я сейчас приступлю… Но я так замерз, что у меня не действуют руки! – воскликнул он.

– Так не угодно ли, господин доктор, стаканчик винца? – обступили Бирона офицеры.

– С удовольствием! Вы думаете, что мы – доктора-немцы – только одни лекарства употребляем вовнутрь? О нет!.. Что может быть лучшего, как стакан-другой вина?!

Эти слова были встречены криками одобрения. «Доктору» налили огромный стакан токайского, и он выпил его с наслаждением.

– Молодец, доктор! Умеете пить! – захлопали в ладоши полупьяные офицеры.