Герцогиня и «конюх»

«Господи! Что это? Да ведь это – голос моего Эрнста!»

– Эрнст! Дорогой! Это – ты?! – крикнула она, а затем, вглядевшись в вошедшего, она при свете фонаря различила фигуру своего фаворита и порывисто бросилась к нему.

Бирон отшатнулся с каким-то чисто актерским пафосом и громко произнес:

– Ни с места, ваше величество!

Анна Иоанновна всплеснула руками:

– Да ты что, Эрнст? Рехнулся в Москве, что ли? Какое «величество»?

– Нет. Я не сошел с ума, хотя от радости за вас это было бы и неудивительно. Я… я привез вам корону, императорскую российскую корону!

У герцогини вдруг задрожали ноги.

– Что ты говоришь? – пролепетала она.  – Так ли я слышу? Ты привез мне корону императрицы?

Бирон опустился на одно колено перед герцогиней и ответил:

– Да, ваше величество. Если это еще официально не случилось, то это случится завтра-послезавтра. Избрание вас в императрицы решено; дело остается за вашим согласием, за вашей подписью.

Анна Иоанновна бессильно опустилась в кресло; кровь бросилась ей в голову.

– Правда? – прошептала она.

– Правда, Анна! – тихо промолвил Бирон, после чего встал с колен и подошел к ней.  – Сейчас я вам все расскажу, а пока… пока скажите мне: будет ли российская императрица так же верно и тепло любить скромного Эрнста Бирона, как любила его герцогиня Курляндская?…

– Эрнст! И ты сомневаешься? – воскликнула Анна Иоанновна.

И тогда Бирон все поведал обезумевшей от радости герцогине, а та слушала его, словно завороженная какой-то волшебной сказкой.

– И сам Остерман? – наконец спросила она.

– Вот его письмо к тебе, Анна.

* * *

Спальная герцогини Курляндской тонула в полумраке.

Тут, в этом алькове венценосной женщины, все титулы, звания, ранги уступили место одному лишь могучему чувству – чувству любви стареющей женщины к еще молодому мужчине.

Бирон ходил по спальне будущей императрицы. Вдруг тихий стон донесся до его слуха. Он остановился как вкопанный и прошептал:

– Господи, кто это стонет?

Он стал прислушиваться.

А стоны все усиливались и усиливались.

– А-ах! Ой!..  – проносилось по опочивальне Анны Иоанновны скорбное, за душу хватающее стенание.

Волосы встали дыбом у Бирона. Он подошел к Анне Иоанновне и, толкнув ее, спросил:

– Что это? Что это у тебя?…

– Что ты, Эрнст?…  – недоумевающе спросила она.

– Я спрашиваю тебя, кто это стонет так ужасно рядом с твоей спальней?

– Ветер в печах! – раздраженно вырвалось у Анны Иоанновны.  – О, скоро ли я вырвусь из этого постылого замка!

Но вдруг она вспомнила о Клюгенау и поспешила пойти к ней.

Эта несчастная жертва Бирона находилась в полуагонии. Она судорожно схватилась за одеяло, стараясь приподняться, но не могла. Силы совсем покидали ее.

– Вам худо, милая Эльза?…  – резко спросила Анна Иоанновна.

– Я умираю… Нельзя ли… послать за пастором…

Приодевшийся Бирон стоял сзади «своей Анны». Вдруг потухающий взор Клюгенау остановился на «конюхе», и непередаваемый ужас, страх отвращения исказили ее лицо. Она протянула руки, как бы желая защититься от этого человека, захрипела и… вытянулась.

X Заседание «верховников»

За исключением одного лишь Остермана, насморк которого не мог еще пройти, все «верховники» были в сборе. В зале чувствовалось то повышенное настроение, которое всегда бывает при событиях огромной важности. Всем невольно бросался в глаза победоносный вид Долгоруких.

– С чего это они так нос задирают? – провожал их шепот.

Заседание открыл князь Дмитрий Голицын.

– Всем нам, господа, ведомо о горестной утрате, постигшей Россию,  – заговорил он.  – Не стало императора Петра Второго, а нового мы еще не имеем. Между тем нельзя оставлять государство без главы. Посему сегодня же должны мы все порешить, кому корону царскую на главу надеть. Тестамента его величество не оставил…

– Нет, князь Дмитрий Голицын, государь оставил завещание,  – среди глубокой тишины прозвучал громкий возглас князя Ивана Долгорукого.

Это было столь неожиданно, что все замерли, а затем послышались возгласы:

– Какое завещание? Откуда завещание? С чего он в голову взял это?

Собрание членов Верховного тайного совета заволновалось.

Один только князь Дмитрий Голицын оставался спокоен. Зная, что на его стороне значительное большинство голосов, он был готов к каким угодно «выпадам».

– Господа члены Верховного тайного совета! – начал он, окидывая насмешливым взглядом фигуру Ивана Долгорукого.  – Тотчас по кончине в Бозе почивающего императора я в частной беседе со многими вами говорил, что кажется мне подозрительным, почему князья Долгорукие, особливо Алексей, не желали никого впускать в покои умирающего Петра Алексеевича… Теперь я понял, почему это делалось.

– А почему? – рванулся князь Иван Долгорукий.

– А потому, что, видно, очень уж вы о здоровье нашем беспокоились, боялись, как бы мы не заразились, а кроме того, были заняты изготовлением большого чуда для нас всех,  – ответил князь Голицын, после чего низко поклонился собранию и спросил: – Дозволите ли вы, господа, чтобы допрос князьям Долгоруким чинил я?

– А ты кто же? Заплечных дел мастер, чтобы чинить допрос нам? – вспыхнул князь Алексей Долгорукий, вскакивая.