Герцогиня и «конюх»

– Знаю. И не только знаю понаслышке, но каждый день вижусь и разговариваю с ними,  – проговорил Остерман.

– Кто же они, если вы их знаете? – забыв всякую осторожность, закричал Долгорукий.

– Волынский и князь Черкасский,  – отчеканил Остерман.

– Так ведь их надо схватить, арестовать… сослать… четвертовать!.. Чего же вы медлите?…

Ироническая улыбка пробежала по губам Остермана.

– Вы ошибаетесь, князь Алексей!..  – промолвил он.  – Каждый раз, как они являются ко мне, я получаю от них драгоценные сведения. Ведь они считают меня своим сторонником и потому вполне откровенны со мной. А мне, всем нам необходимо быть в курсе их замыслов, знать настроение и большинства дворянства и войска. Поэтому вы не волнуйтесь: я не пропущу нужного момента. Я вам скажу больше: я арестую даже Бирона… А знаете, почему и для чего?

Долгорукий насторожился.

– Для того, чтобы его место на время занял князь Иван Долгорукий…  – еле слышным шепотом произнес Остерман.  – Анна Иоанновна – женщина, и притом с пылким темпераментом. Вы понимаете?… Раз князь Иван сблизится с ней – она очутится в ваших руках. А вы… вы не забудете моей услуги, Долгорукий?…

– О! – вырвалось у того.  – Все поделим!

– Я знал, что вы, как умнейший человек, поймете меня. Ну, теперь я иду к государыне. Смотрите, чтобы никто не помешал нашему свиданию. Предупредите князя Ивана, растолкуйте ему…

– Все исполню, все…  – довольным голосом пробормотал Долгорукий.

XIV «Уроки» Остермана

– Ваше величество, где вы? – тихо спросил Остерман, входя в красную гостиную.

Он поводил глазами, но нигде не видел фигуры заточенной императрицы.

Портьера распахнулась, и из спальни вся в слезах, угрюмая, понурая, вышла Анна Иоанновна.

– Что же это такое? – не здороваясь накинулась она на своего «тайного руководителя».  – В ловушку меня заманили? Да? В капкан засадили?…

По-видимому, Остерман был готов к подобному приему, потому что ни один мускул не дрогнул на его лице, и он тихо, но спокойно продолжал:

– Через три дня все будет окончено, ваше величество! Но, ради бога, говорите тише, иначе все, все пропадет, все разрушится! – Он склонился перед царственной затворницей и, горячо поцеловав ее руку, прошептал: – Разве вы перестали верить вашему верноподданному слуге Остерману? О ваше величество, вы обижаете меня!.. Я знаю, ваше величество, как тяжело вам и в каком унизительном положении находитесь вы. Но вы терпели много; потерпите же еще всего три дня.

– Ах! – истеричным воплем вырвалось из груди Анны Иоанновны.  – Терпеть и терпеть! Это – все, что я получаю от жизни. Ну, вот, я стала царицей…

– Вы еще не коронованы, ваше величество,  – поправил ее Остерман.

– И что же? Меня опять держат в плену, в заточении. Эти проклятые князья Долгорукие стерегут меня, словно собаку в будке. Но я не хочу этого, не хочу! Я убегу отсюда, я закричу на улицах народу: «Спасайте свою царицу из рук тюремщиков и палачей!»

Остерман бесцеремонно взял императрицу за обе руки, усадил ее в кресло и стал посвящать ее во все тонкости своего хитроумного плана.

– Понимаете, ваше величество?

– Да, да,  – мало-помалу оживлялась Анна Иоанновна.

– Вы видите, что сделаться самодержавной императрицей, не имея на то прямого права, не так-то легко,  – продолжал свое утешение хитроумный Остерман.  – Поэтому потерпите еще всего день, два, три. Ваш план обратиться к народу великолепен; это самое придумал и я, а поэтому подпишите вот эти воззвания.

Остерман развернул перед Анной Иоанновной целую кипу листов.

– А что это такое? – испугалась та.  – Боже мой, я уже подписала ограничение себе!.. А это, быть может, уже совсем отречение от престола или даже смертный приговор мне?

Тогда Остерман взял один из листов и шепотом начал читать несчастной «царице»: