– Что ж с веселого начинать?… Веселое напоследок!.. – перехваченным голосом прошептала Анна Иоанновна.
– Хорошо! А есть обычай такой, царица, что перед сказыванием подносят гусляру чару меда стоялого аль вина какого заморского. Обычай этот не нами заведен, от дедов наших ведется. Не рушь же его, царица!.. – все тем же в душу льющимся голосом произнес Иван.
«Царица», словно завороженная, быстро встала и вскоре принесла два кубка с каким-то вином; один из них она подала князю Долгорукому, другой поднесла к своим губам.
– Ну, пей, раскрасавец-гусляр, молодец удалой, и я с тобой вина пригублю, – сказала она.
Глаза Анны Иоанновны горели лихорадочным блеском, грудь высоко подымалась.
– Спасибо на ласке, царица!.. – низко поклонился князь Иван. – А только коли пить, так пить уж до дна. А то гусляру скушно будет сказки тебе играть.
Анна Иоанновна до дна осушила большую чару крепкого вина. Огненная влага разлилась по ее жилам. Еще сильнее забурлила, заиграла кровь и к сердцу прилила, и в голову бросилась.
– Хорошо, царица? – тихо спросил Иван.
– Хорошо! – бурно вырвалось у Анны Иоанновны.
Теперь она села еще ближе к Долгорукому, так что его горячее дыхание она почувствовала на своей щеке.
Сильно, смело коснулся Иван до струн гуслей. Зарокотали те, застонали, заплакали. И начал он «сказание».