Гесериада

Цотон изгоняет Гесера с матерью еще дальше, в страшную безводную пустыню, с несколько ироническим названием «Умиротворяющего будды» (Engkireküi-yin ju) Здесь, совершив сначала подвиг построения храма в честь Хомшим-бодисатвы, Гесер впервые сводит счеты с князем Цотоном. Подвиг этот по приемам напоминает обращение в буддийскую веру разбойников. Гесер сбивает с дороги и заводит в безводную пустыню богатый караван возвращавшихся из Китая купцов, которые «обладали всеми человеческими сокровищами, кроме одного — кроме пары обыкновенных человеческих глаз» (Теге xudalducin-du xoyar xara nidun есе bisi ügei yayuma ügei; ülü cidaxu yayuma ügei, S. 29). Точно так же, отдавшись на волю победителю, купцы вынуждены по его требованию построить чудесный храм тут же, в безводный пустыне. Отпустив затем купцов, Гесер велит им мимоездом сообщить Цотону, будто этот храм, как и дом Гесера, остались без хозяина, так как Цзуру (Гесер) умер. Алчный Цотон попадает в устроенную Гесером страшную западню, петлею которой тот сначала опутывает коня и всадника, а потом пускает на волю, избив батогами до полусмерти. Семь суток носит Цотона по степям взбесившийся конь, и только правильно веденной облавой удается его, при всеобщем смехе, поймать.

Вскоре после этого Гесер едет в гости к Цотону на пир по случаю свадьбы его сына. По дороге в степи он привязывается к знатному ламе, тоже ехавшему на ту же свадьбу к свояку Цотону, и требует уделить от своих щедрот что-нибудь для свадебного подарка, хотя бы коня, на котором тот ехал, или шубу со своего плеча: ведь он человеколюбец-лама (Ci xamuy-i nigülesügci yeke lama buyu!). Возникшая драка грозила окончиться худо для ламы, но, благодаря заступничеству подоспевшего любимого дядюшки Царкина, Гесер отпускает ламу, ограничившись на этот раз угрозами.

Цотон принимает Гесера с подобающей честью: на полу у дверей, не предложив и куска мяса, в то время как все знатные гости едят, пьют и веселятся. Тогда Гесер озорски требует дать ему кусок баранины, который Цотон собирался положить себе в рот; Цотон же в ответ сулит ему всех чертей: и черную землю, и мокроты больных, и всяческую падаль. Постоянно иронизирующий и издевающийся над «господами» Гесер не пропускает и здесь хорошего случая при всем честном народе осмеять нойона: слушайте, добрые люди, что мне посулил в дар добрый князь-барин: и свою землю, и даже ваши болезни! Буду теперь и я, как нойон; не сметь впредь под страхом лютого заклятия (ja ügei yeke sibsiy) даже корней копать на моей земле, не сметь без моего позволения ни заплакать, ни чихнуть, ни кашлянуть. (Asayul-ügei uyilaxuia-ni, asayul-ügei xaniyaxuia-ni: ja ügei yeke sibsig, S. 314).

На основании вышеизложенного можно так резюмировать буддологию Гесера и Гесериады, которые явно симпатизируют буддизму, противопоставляя его, невидимому, китайскому конфуцианству, этому «культу мертвых».

Будда заповедал уничтожать в мире социальную неправду, а следовательно, уничтожать или обезвреживать лам и нойонов, как «сильных, пожирающих слабых». Ниспосланием в мир таких усмирителей смут заведует Хормуста-тэнгрий со своими приближенными. Следует поэтому знать по именам весь этот штат помощников будды, жизнерадостных, как олимпийцы, и веселых до того, что за попойками и играми способны даже забывать повеления самого будды о ниспослании в мир усмирителей, как это и случилось, например, при ниспослании Гесера. Правда, забывать не совсем, а только... лет на 200... Не следует особенно доискиваться, кто этот будда, олицетворяющий социальную справедливость, что кроме этого, самого важного, содержится еще в учении будды, и что иное означает нирвана, кроме обыкновенной смерти, между которыми во всех случаях ставится знак равенства. Следует, пожалуй, ставить и храмы в честь воплощений будды и его помощников, но предпочтительнее творить это доброе дело за счет, например, купцов, по самому термину обманщиков и воров, а самые храмы — ставить довлеющими себе, в таких безлюдных пустынях, как знаменитое урочище «Умиротворяющего Цзу», где по безлюдью не заведется лам, почему и не придется предварительно вырывать у них языки, пока они не успели выкусить языки у детей и сделать их навек немыми. В такую веру надлежит и обращать, но только обращать по возможности вольных казаков, как те 300 горных бродяг, которых обратил в истинную веру Гесер, применив при этом простейший способ убеждения: сначала навести страх, а потом действовать неотразимой силой силлогизма:

Разбойники: Итак, милосердный Богдо, мы согласны поступить по твоей воле, какова бы ни была твоя воля: если б даже ты и казнил нас лютейшею из казней. (Ja, xayirxan Boyda, alaxu yin mayu-ber aiabala ci, yambar jarliy bolonom? cinu jarliy-iyer bolonam! S. 26.)

Гесер: Что там за моя воля? Отдайте моего хорька! (Nada jarliy ügei bisyu? Kürüne-yi minu аса!)

Разбойники: Что там за твой хорек? Поступим по твоей воле! (Kürüne cinu ügei bisyu? Cinu jarliy-iyer boluiya!)