Гесериада

Вместе с тем поэма включает в себе и элементы народного эпоса и отражает также в своей тематике разнообразные литературные и изустно-народные влияния. Сложена при этом в таких сказочных тонах буддийской вульгарной легенды, ирония так прикрыта буддийско-шаманским орнаментом, что действительный смысл и значение поэмы не могли быть легко понятными. По крайней мере европейцы никогда не усматривали в этом произведении его сатирических тенденций.

Целый ряд проблем о Гесериаде требует еще своего научного разрешения, и это обстоятельство лишает пока возможности дать на все только что поставленные выше вопросы утвердительный ответ. Но вопрос об определении памятника как аллегорической поэмы-сатиры может, пожалуй, считаться решенным, обусловливая в известной мере разрешение и других.

Однако социологический анализ этого важнейшего памятника монгольской литературы, который несомненно имеет огромную социальную значимость, соразмерную с огромной популярностью его, может стать доступным не ранее разрешения всех этих вопросов, и в первую очередь вопроса о твердом приурочении этого памятника к точно определенной эпохе и социальной среде.

С. А. Козин

Песнь первая

1 Забытое повеление Будды

В давние времена, еще перед тем, как будда Шигемуни[18] явил образ нирваны[19], тэнгрий[20] Хормуста[21] отправился к нему на поклонение, и, когда прибыл и поклонился, будда заповедал тэнгрию Хормусте:

— По прошествии пятисот лет в мире настанут смутные времена. Возвращайся к себе и, когда пройдет пятьсот лет, пошли одного из трех твоих сыновей: пусть он сядет в том мире на царство. Сильные будут пожирать слабых, дикие звери станут хватать и пожирать друг друга. Если отправится один из трех твоих сыновей, он сделается царем, владыкой сего мира.

— Смотри только, предавшись своим радостям, не проживи дольше пятисот лет, но пошли сына своевременно, как мною указано.

— Истинно так, — сказал будде тэнгрий Хормуста и возвратился к себе.

Но возвратясь, он позабыл повеление будды и прожил целых семьсот лет.

Вдруг сам собою разрушился — по западному углу, на целых десять тысяч бэрэ[22], — кремль его великого града Сударасун[23]. Тогда все тридцать три тэнгрия, во главе с самим тэнгрием Хормустой, взялись за оружие и направились к разрушенному месту кремля, недоумевая:

— Кто бы мог разрушить этот наш кремль, раз нет у нас злых врагов? Разве что полчища Асуриев[24] могли разрушить его?

Но лишь только они приблизились, стало очевидно, что кремль разрушился сам собой, и вот все тридцать три тэнгрия, во главе с Хормустой-тэнгрием, рассуждали между собой, от какой же именно причины мог разрушиться кремль, и тогда за беседой Хормуста-тэнгрий стал вспоминать:

— Еще перед тем, как будда Шигемуни явил образ нирваны, я был у него на поклонении, и заповедал мне будда после поклонения ему, чтоб по истечении пятисот лет я послал на землю одного из трех своих сыновей. В мире, говорил он, настанут смутные времена: сильные будут хватать и пожирать слабых; дикие звери станут пожирать друг друга. Но я забыл про этот завет будды, и вот живу не пятьсот, а уже семьсот лет.

2 Совет на небе

И составили между собою великий совет: тридцать три тэнгрия во главе с тэнгрием Хормустой. И отправил Хормуста-тэнгрий посла к трем своим сыновьям.

Посол обратился к старшему из братьев, по имени Амин-Сахикчи[25], и сказал:

— Любезный мой. Твой батюшка, Хормуста-тэнгрий, послал меня передать тебе его повеленье идти в мир и сесть на царский престол.

Амин-Сахикчи отвечал:

— Я — сын Хормусты-тэнгрия. Однако, хотя бы я и отправился, что из этого выйдет? Ведь я не смогу сесть на царский престол. Если же пойдет на землю сын самого Хормусты-тэнгрия и не сможет сесть на царство, то он только уронит тем славу и власть царственного родителя. Я бы очень хотел и не то что отказываюсь идти, но я докладываю так единственно по неспособности своей занять царский престол.

Приняв этот ответ, посол отправился к среднему брату Уйле-Бутугекчи[26].

— Любезный мой, — сказал он. — Я имею передать тебе повеление твоего батюшки идти в мир и сесть на царство.

Уйле-Бутугекчи отвечал:

— Разве я не сын Хормусты-тэнгрия и разве живущие в мире существа не люди Златонедрой Земли? Я хоть бы и отправился в мир, все равно не смог бы сесть на царство. Наконец, причем тут я? Ведь есть, кроме меня, старший брат: разве не уместно было бы ему, Амин-Сахикчи, и сесть на царство; или, может быть младшему брату, Тэгус-Цокто?[27]

Когда посол отправился, затем, к Тэгус-Цокто, и передал ему то же самое повеление, Тэгус-Цокто отвечал:

— Если судить по старшинству, то надо было бы идти старшему брату, Амин-Сахикчи, или среднему — Уйле-Бутугекчи. Причем же я? Пойти-то я и пошел бы, но вдруг я окажусь неспособным: а разве мне дела нет до славы и власти царственных моих родителей?