«ГESS». Тайный план Черчилля

— А я уверен, что да. Скорее всего, его используют втемную, а это значит, что его действия в Швейцарии могут однозначно нанести вред и нам, и вам. Давай договоримся о следующем. С этого парня и его спутницы глаз не спускать. По крайней мере, одна-две машины должны следовать за ними в любую точку Швейцарии. Причем они должны это видеть. Нам наплевать, куда они поедут, мы должны их напугать, и они откажутся от дальнейших поисков архива. При необходимости можно использовать и жесткие методы.

Густав удивленно вскинул брови.

— Жесткие? Хочешь ли ты сказать…

— Ничего не хочу сказать. Если будет необходимо, ты сам решишь, что нужно делать, — ответил Вилли.

Густав помолчал мгновение, исподлобья глядя на Вилли. Было видно, как он борется с желанием ответить резко на неприкрытое давление англичанина. Врожденная сдержанность позволила ему удержаться от грубости, но плотно сжатые губы и затянувшееся молчание выдавали его внутреннее недовольство. Это не очень впечатлило Вилли, который продолжал сидеть как ни в чем не бывало и даже стал насвистывать какую-то народную английскую мелодию. Он повернулся к Густаву и пропел, улыбаясь:

Тебе я преданно служил
И потакать готов был вновь

.Я жизнь и землю положил
За милость твою и любовь.

Пропев эти слова, Вилли опять сел на стул.

— Люблю попеть старинные английские песни — успокаивают, да вроде как дома побывал.

Густав, который к этому моменту почти успокоился, вдруг подскочил почти вплотную к Вилли и сильно ударил кулаком по столу. Несколько бумажек, лежавших на столе, разлетелись по комнате. Вилли смотрел на него удивленно, а Густав сдернул с шеи галстук, сел к столу и обхватил голову руками.

— Да что с тобой? — удивленно спросил Вилли. — Ты в порядке?

Густав продолжал молча сидеть, слегка покачиваясь взад и вперед, как будто читал молитву. Посмотрел прямо в глаза своему партнеру.

— Транспорт. Транспорт, Вилли!

— Какой транспорт, чудак? Ты о чем? Ты себя чувствуешь нормально?

— Я чувствую себя нормально, — тихо ответил Густав.

Этот тихий ответ разительно контрастировал с еще недавней вспышкой злости и даже ярости Густава.

— Вилли, там тоже пели эту песню. Там пели эту песню…

— Да какую песню, чудак? Может, поедешь домой? Мне кажется, что ты явно не в себе. Странно реагируешь, говоришь какими-то загадками. Не дай бог еще все дело провалишь.

— Не спеши, Вилли, я в порядке. Сядь, время у нас еще есть. Я сейчас тебе расскажу кое-что, — Густав помолчал, испытующе посмотрел на Вилли и еще раз повторил: — Я тебе сейчас расскажу.

Затем он отвернулся и стал тихо рассказывать:

— Мне было восемь лет. Не знаю, как ты, а я хорошо помню себя именно в этом возрасте. В ноябре 1938 года мама устроила мне прекрасный день рождения. Собрала всех, кто еще остался, испекла маленький пирог с яблоками. Я до сих пор не знаю, где она в то время смогла найти муку, а в ноябре — яблоки. Пирог был очень сладкий, вкусный. Нам всем очень понравился. Моему старшему брату Хаиму и моей сестре Ребекке.

Вилли удивленно вскинул глаза. Он первый раз слышал о том, что у его давнего друга Густава есть брат и сестра, да еще с такими явно не швейцарскими именами.

— А ты не удивляйся, не удивляйся. В еврейской семье детей очень часто называют этими библейскими именами. А я из еврейской семьи. — Густав в упор посмотрел на своего собеседника.

Вилли собирался что-то ответить, но Густав движением руки остановил его.

— Да и я на самом деле совсем не Густав. Я Гершом… На иврите это имя означает «изгнанник». — Он криво ухмыльнулся. — Если бы моя мамочка знала, насколько это имя определило мою судьбу!

Вилли уже не хотел шутить и с интересом смотрел на Густава. Густав продолжил:

— Мы жили совсем недалеко от вокзала «Зоопарк» в центре Берлина. К этому времени немцы уже составили списки всех евреев, проживавших в Берлине. Наша семья, конечно, в этом списке стояла чуть ли не в самом верху. Папа известный врач, мама учитель пения и языка, большая квартира с балконом, который выходил на внутренний дворик с красивым ухоженным садиком. В этом садике умудрялись даже выращивать несколько деревьев. В том числе яблоню. Я так думаю, что яблочный пирог был сделан из яблочек, которые в небольшом количестве это деревцо каждую осень нам приносило. Мама собирала эти яблочки с нашей помощью и до глубокой зимы варила из них компот или делала пироги.

В тот день мама уже утром сказала мне, чтобы я собрал свои вещи в маленький чемоданчик, потому что мы поедем на длинную прогулку. А мне нечего было собирать, поэтому я положил в чемоданчик свою тетрадь для рисования и несколько карандашей. А мама сверху положила какие-то рубашечки, несколько пар теплых носков, которые она сама мне и вязала. Я хорошо помню, что было светло. Не знаю, было это до обеда или после, но было еще светло, мы пошли пешком. До вокзала «Зоопарк» надо было идти минут пятнадцать-двадцать.