Гезат

День выдался жаркий, даже для июня. Впрочем, в этих местах почти в любой день с середины апреля и до середины октября настоящее пекло. К жаре добавлялись насекомые, слетевшиеся, как мне показалось, со всего северо-востока Пиренейского полуострова. Для них такое скопление лошадей и людей — день живота и праздник желудка. Я сижу на коне весь мокрый от пота. Доспехи хоть и прикрыты накидкой типа сюрко, но все равно нагрелись. Шлем я снял, прикрепил к седлу, защитив голову от солнца соломенной шляпкой наподобие тех, что будут в моде у кокеток середины девятнадцатого века. Пока что такие носят местные крестьяне обоих полов, разве что у женщин тулья иногда обвязана цветной ленточкой.

Сидеть и ждать скучно, поэтому, в очередной раз вытерев пот с лица и шеи большим носовым платком, больше похожим на маленькое полотенце, я спрашиваю насмешливо у предводителя германцев Сигимара, который преет под бронзовым доспехом, надетым поверх безрукавки из волчьей шкуры:

— Здесь теплее, чем на твоей родине, ни так ли?

— Да, у нас такая жарища редко бывает, — растягивая гласные, медленно произносит он и делится опытом: — В мороз воевать легче.

Он не догадывается, что о морозах я знаю намного больше и что то, что для него очень холодная погода, для меня обычная. Впрочем, зимы сейчас в Западной Европе бывают под стать средним российским. Интересно, а какие сейчас в Восточной? Наверное, дубак жуткий. Поэтому и жизнь там меняется медленнее.

Прискакал вестовой от Гая Юлия Цезаря и передал приказ пропустить в тыл третью линию легионеров, а потом занять их место, растянувшись во всю ширину долины. Зачем это надо было, я понял, когда отступившие легионеры начали подеркурионно составлять в пирамиды свои щиты и пилумы и брать с подъехавших арб шанцевый инструмент. Думал, собираются строить каструм. Нет, копали ямы, но вал не насыпали. Предположил, что это будут ловушки, волчьи ямы — и опять ошибся, потому что их объединили в ров шириной метра четыре с половиной и глубиной около трех.

Под вечер, когда ров был готов, все три линии легионеров и конница перебрались на противоположную его стороны. Там мы и переночевали. Если конница отступила далеко в тыл и проспала ночь спокойно, то легионы дежурили по очереди, потому что Гай Юлий Цезарь был слишком хорошего мнения о полководческих талантах своих врагов.

С утра половина легионов стояла под оружием, а остальные занялись сооружением каструма. Помпеянцы сперва долго наблюдали за нашими действиями, потом решили что-то предпринять. Наверное, хотели помешать нам, но получилось, как всегда. Их легионы построились у подножия холма, как видно, предлагаю посражаться. Потом несколько когорт подошло ближе ко рву. Засыпать его было нечем, а перебираться и потом вступать в бой с построенными на противоположном краю врагами не решились. В итоге, так сказать, обменялись пилумами и разошлись.

На следующий день наш каструм был укреплен валом с палисадом, и в него прибыл из предыдущих двух обоз и когорты, охранявшие их. Переселение состоялось. Теперь мы были на виду у противника и сами могли постоянно отслеживать его действия. Возле ворот и у нас и у них стояли по две когорты вместо одной, а по ночам на валу и в башнях — усиленные караулы. Началась война нервов.

Кавалеристов это не касалось, потому что расположились за нашим каструмом и примерно в километре от него. Враги туда втихаря вряд ли доберутся. Поскольку Гай Юлий Цезарь приказал постоянно быть готовыми к бою, грабежом никто не занимался, все валяли дурака, точнее, спасались от жары, кто как умел. Я и те, кто умел плавать, купались в реке, паводок в которой закончился, уровень воды упал на метр или даже больше. Иногда я ловил рыбу спиннингом. Попадались окунь и щука. И те, и другие мелкие. То ли мне так не везло, то ли в этой реке крупные не вырастают по каким-то причинам.

На рыбалку вместе со мной всегда ходила генета. Она появилась в нашем новом лагере внезапно. Однажды утром Дюрис готовил завтрак, резал копченое мясо — и рядом нарисовалась генета, села в метре от юноши и уставилась на него с укором. Я приказал угостить ее. После чего вновь завоевал любовь и признание генеты. Стоило мне взять спиннинг и пойти к реке, сразу появлялась рядом, ложилась на берегу в метре-двух от меня и с вроде бы безразличным видом следила за моими манипуляциями. Стоило мне подсечь рыбу, сразу привставала, напрягалась, будто готовилась к прыжку. Если рыбешка была слишком мелкая, бросал ей. Генета ловила на лету, после чего хватала зубами за голову, относила подальше и там съедала, опасливо поглядывая на меня, словно боялась, что отниму и доем.

121