Гезат

Буцефал грудью сбил несколько человек, после чего застрял в плотном строю, лишив меня возможности работать пикой. Слишком неудобна она для ближнего боя. Поэтому вышвырнул пику и вытянул из ножен саблю. Дело сразу пошло веселее. Поскольку почти у всех врагов, находившихся рядом со мой, доспехи были дешевенькие, плохенькие, кожа да войлок, почти каждый удар саблей убивал врага. Те, кто был еще жив, активного сопротивления не оказывали, лишь закрывались круглыми деревянными щитами, покрашенными в разные цвета, и старались удалиться от меня, как можно быстрее и дальше. Впрочем, не только от меня. Слева и справа на них наседали германцы и кельты, секли длинными спатами.

Дальше у меня появилось впечатление, что включили ускоренную перемотку, потому что наши враги как-то все вдруг дружно побежали вниз по склону. Кто-то помчался по прямой к своему лагерю, но большая часть ломанулась вправо от него, к городку Зела, расположенному на соседнем холме. Всё, сражение выиграно, теперь надо подумать и о добыче. Наверное, в Зеле ее можно захватить больше, но с лету взять не получится, потому что ворота закрыты, горожане стоят на стенах с оружием, чтобы отразить первую атаку, а потом договориться о сдаче. Зато в лагере удирающей армии, хотя там наверняка была оставлена охрана, вряд ли кто-то окажет сопротивление, и всегда найдется, чем поживиться. Туда я и поскакал, догоняя и срубая походу головы у драпающих врагов, а за мной и мои подчиненные.

Обычно так и бывает — решишь, что все получилось, что победа у тебя в кармане, расслабишься — и тут вылезает откуда-нибудь неожиданная подляна. Я в очередной раз наклонился, чтобы дотянуться до удирающего врага, длинного и худого, странно откидывающего ноги вбок, когда о мой шлем срикошетила пуля из пращи. Судя по глухому звуку, свинцовая. Позабыв о кривоногом трусе, я завертел головой, отыскивая пращника. Передо мной, в той стороне, откуда прилетела пуля, не было ни одного. Или были, но попробуй угадай пращника в толпе удирающих. Вряд ли кто-то из них останавливался, чтобы прицелиться и выстрелить в меня. К тому же, если это охотились именно за мной, как наемный убийца мог оказаться во вражеской армии? Тогда кто запустил кусок свинца в меня, причем так прицельно? Не наклонись я резко, получил бы в лицо и вряд ли бы выжил.

Из-за этих мыслей я напрочь забыл о том, что надо бы убить побольше врагов, чтобы не пришлось возвращаться в эти края еще раз. Скакал по инерции в сторону лагеря и держал голову склоненной, чтобы трудней было попасть в незащищенное лицо. Только когда миновал ворота вражеского лагеря, распахнутые настежь, возле которых не было охраны, очнулся и начал соображать, куда ехать. Он был оборудован по всем правилам, принятым в римской армии. Проигравшие быстро перенимают опыт победителя. Алый шатер царя Фарнака стоял там же, где в римском каструме располагался легат, разве что места занимал намного больше. Я заметил, что чем ничтожнее правитель, тем величественнее у него жилище.

Когда я подъехал, из шатра выскочила целая толпа рабов и сыпанула по главной улице лагеря к дальним воротам. Некоторые тащили узлы с барахлом. Наверное, грабанули хозяина напоследок. Будет с чем начать новую, свободную жизнь. Гоняться за ними не стал, привязал Буцефала к шесту непонятного мне назначения, который был вкопан напротив входа, вошел в шатер. Прямо от входа земля была выстелена коврами, причем достаточно новыми, не затоптанными. Центральное место занимал длиннющий стол, составленный, наверное, из нескольких, накрытый плотной алой тканью, такой же, из которой сшит шатер. Рабы, видимо, накрывали его к пиру, который должен был случиться после победы их хозяина над римлянами. Почти вся посуда была золотая. Я проверил, позолоченная бронза весила бы меньше. Да и работа тонкая, азиатская, римляне так еще не умеют. Это удорожало каждую посудину, как минимум, наполовину. У меня глаза разбежались от такого счастья, никак не мог решить, с чего начать.

И тут я заметил, что скатерть в одном месте колышется. Первым делом в голову пришла мысль, что там прячется пращник. Потом более трезвая: как он мог оказаться в царском шатре?! Кончиком сабли я приподнял скатерть в том месте и увидел юношу лет пятнадцати с зажмуренными от страха глазами. От напряжения остриженная наголо голова его тряслась, а зубы тихо цокали.

— Вылезай, не трону, — приказал я на греческом языке, который в этой части света все еще язык международного общения.

Юноша на четвереньках выполз из-под стола, замер в покорной позе, с опущенной головой, напоминая маленькую комнатную собачку, нарвавшуюся на свору дворовых псов.

— Есть там еще кто-нибудь? — спросил я.

— У-у-у… — промычал он, отрицательно мотая головой.

— Принеси какой-нибудь мешок, — потребовал я, — и поживее!

Занятый делом человек забывает об испуге. Юноша метнулся в угол шатра, достал из сундука что-то типа баула из плотной желтовато-белой ткани, которая обычно идет на паруса. Вернувшись с ним, остановился метрах в двух от меня со склоненной головой, всё еще подергивающейся.