Гости задержались у Ольгимунта почти на две седьмицы. Сперва Снорри недоумевал, почему Тороп не спешит уговорить кунигаса собрать дружину и выступить побыстрее. Но, посовещавшись с опытным в подобных делах Руальдом, уразумел в чем дело. Основной их задачей было не просто заполучить союзную дружину, а точно рассчитать время и нанести выверенный удар именно тогда, когда к действиям будет готова и дружина Журавля. Зная, что толку от оставшихся в крепости будет немного, Руальд предполагал, что основную надежду в этом деле следует возлагать на лодейную рать. А ее возвращение ожидалось примерно через месяц.
Тороп, к которому Снорри с Руальдом на третий вечер подступили с прямыми расспросами, только загадочно хмыкнул и ответил, что Хозяину не надо объяснять, с какого конца за меч следует держаться — будут, мол, им и еще подручные силы. А пока следует почтить гостеприимных хозяев, выказывая им самое дружественное отношение. При этом он выразительно посмотрел на Снорри, как бы давая понять, чья именно это непосредственная забота. Скальд, смекнув, что от него требуется, понятливо кивнул.
На следующий день Тороп, взяв с собой двоих ратников для охраны, отправился по своим загадочным делам, по обыкновению не сказав куда. После его отъезда на первый план выступил Снорри. Он ПЕЛ и СЛАГАЛ, купался в лучах поэтической славы и отдавал должное напиткам. Руальд вспоминал былые деяния и свершения. Оба красочно расписывали обширные перспективы обретения славы и достояния в грядущем походе. Ольгимунт с нескрываемым интересом и явным удовольствием слушал саги и висы Снорри и с неменьшим — отдавал должное привезённому посланцами мёду и вину. В общем, как сказали бы в далеком XXI веке "установилась теплая атмосфера дружеского взаимопонимания и взаимоотдачи взаимного уважения". Проще говоря, имела место быть грандиозная торжественная пьянка. К исходу седьмицы ольгимунтова дружина была вполне воодушевлена и готова выступать по слову кунигаса, о чем Маргер и заявил вернувшемуся через несколько дней Торопу:
— Чего сидим?! Мои удальцы ждут только знака, все три лойвы готовы. Или мы здесь мед-пиво пить собрались?
— Пойми, Маргер, — говоря эти слова, Тороп смотрел, в основном, на Ольгимунта, как бы подчеркивая, что все сказанное им относится, в первую очередь, к старшему брату, — сейчас еще рано. Хлеб в полях до конца не убран, торга осеннего еще не было, на хорошую добычу рассчитывать не приходится. Раньше вельева дня нападать совсем не резон.
— Он прав, брат, — согласно кивнул головой Ольгимунт. — Торопиться в таком деле — только гневить Лайму. И, главное, лучше всего, если ты будешь возвращаться уже по стылой воде. Потому как перед ледоставом ни один враг не рискнет пуститься за тобой в погоню.
— Значит, решено? Выступаете через месяц. А нам еще предстоит многое вызнать во вражеских владениях. Через сорок дней, считая с сегодняшнего, мы будем ждать Маргера с дружиной на Коробьевом острове.
Еремей осторожно шел по лесной тропинке, напряженно всматриваясь и вслушиваясь в окружающий лес. Дойдя до приметной полянки он еще раз огляделся и засвистел иволгой. Мелодичное "флю-тиу-лиу" несколько раз пронеслось над лесом. В отдалении послышалось резкое "цит-цит" поползня и немного погодя на другом конце полянки появился невысокий человек в поношенном зипуне неопределенного серо-бурого цвета.
— Здрав будь, отче! — почтительно склонился Еремей. — И тебе того же, брат мой во Христе Иеремий! — отозвался тот, сотворив крестное знамение. — Какие новости у тебя в селище и все ли спокойно?
— Вот уж вторую седьмицу все тихо. Как проводили обоз в Крепость-на-горке, больше пока никого и не было. Правда, и из наших мужиков никто еще не вернулся и что там делается неведомо.
— Что ж, пойдем, нас уже заждались, наверное.
Некоторое время путники молча шли по прихотливо извивающейся тропке, пока она не уперлась в молодой ельник. Садовод, шедший чуть впереди, снова засвистел, на этот раз синицей, и, услышав ответное "пинь-пинь", обернулся к священнику:
— Пришли, отче Моисей! Ждут.
Когда они продрались сквозь колючие, так и норовящие ухватить за одежду, зеленые лапы, то их взору открылась небольшая поляна, на которой уже собралось десятка два народу. Глаза всех присутствующих сразу же устремились на священника.
— Чада мои, Господь наш в который раз явил и гнев свой и милость! Гнев свой возложил Он на рать языческую, разметав ее яко палую листву ветер. Как сказано во псалмах Давидовых:
"Жив Господь и благословен защитник мой! Да будет превознесен Бог спасения моего, Бог, мстящий за меня и покоряющий мне народы, и избавляющий меня от врагов моих! Ты вознес меня над восстающими против меня и от человека жестокого избавил меня." Поклонимся же Тому, кто защита и избавление нам!
Все присутствующие, опустившись на колени, старательно повторяли за священником слова псалма. Отец Моисей меж тем подошел к мужику, стоящему с непокрытой головой, как и все впрочем, чуть в стороне и проговорил: