Один из них сказал: «Мы работали здесь много лет. Вы работаете так, словно для вас нет ни дня ни ночи. При этом живете очень просто, скромно. Тут не о чем говорить… Как же все-таки могло получиться, что вы совершили ошибку?»
Весьма характерный ход мыслей «простого» китайского человека той эпохи. Он не сомневался в том, что Мао Цзэдун прав, а Лю Шаоци совершил политические ошибки. И здесь все личные достоинства человека, его безупречное поведение отходили на задний план, ничего не значили; политика была главным, «политика — превыше всего*, а потому на Лю Шаоци следовало смотреть как на совершившего политические ошибки руководителя партии. Только такая позиция позволяла рядовым сотрудникам аппарата хотя бы на время сберечь свою собственную жизнь.
Другой сотрудник обслуживающего персонала заметил: «Вам все же нельзя думать только о том, как тащить за собой телегу, и не поглядывать вперед, на дорогу!» Лю Шаоци упрекали в том, что он ошибся в стратегии, пошел не по тому пути, который указывал Мао Дзедун.
Итак, даже для тех, кто если не всю жизнь, то много лет провел вблизи от руководителей страны, Лю Шаоци был всего лишь практическим исполнителем указаний Мао Цзэдуна. Получалось так, что в КНР был только один вождь, а все остальные должны были быть исполнителями его воли. Любой исполнитель, в том числе и глава государства, председатель КНР, «человек номер два» в партии, мог быть произвольно и бездоказательно в одну секунду объявлен Мао Цзэдуном деятелем, совершившим ошибки в политике, и это утверждение не подлежало сомнению. Более того, выжить можно было, только слепо следуя за Мао Цзэдуном. Такова была тогда обстановка в партии и в стране.
Третий сотрудник обслуживающего персонала бросил упрек: «Направить на места рабочие группы — это ведь важнейшее дело. Как же вы не запросили указания у председателя Мао Цзэдуна?» И этот человек был убежден в абсолютной правоте Мао Цзэдуна. Было очевидно, что Лю Шаоци не мог найти понимания ни в партийном, ни в государственном аппарате. Люди, жившие в Китае, хотя и страдали от разных бед, но каждый конкретный человек, когда дело касалось его судьбы, старался прежде всего публично продемонстрировать свою лояльность Мао Цзэдуну и благодаря этому сохранить жизнь, свою и своих родных. Китайцы не разволновались из-за того, что Лю Шаоци был отнесен к числу политических деятелей, совершивших, по мнению Мао Цзэдуна, политические ошибки. Разрыв между Мао Цзэдуном и Лю Шаоци не расколол население КНР. Лю Шаоци остался наедине со своими бедами и страданиями. Он с самого начала «культурной революции» находился во власти Мао Цзэдуна.
Лю Шаоци был столь подавлен тем, что услышал, что все время, пока длилась эта встреча, хранил молчание. И после нее он продолжал молчать. Только спустя несколько часов в кругу семьи Лю Шаоци сказал: «Я не понимаю, что происходит; но я постараюсь не отставать от развития ситуации!»[57].
Лю Шаоци был поражен тем, что утрачивает связь, которая, как он думал, у него раньше была не только с детьми, но и с народом, даже с теми людьми, с которыми он общался каждый день. К удивлению Лю Шаоци, оказывалось, что в этой обстановке, да и, собственно говоря, вообще в КПК и в КНР при единоличной власти Мао Цзэдуна, в существовавшем тогда китайском обществе, структуру которого он так долго создавал вместе с Мао Цзэдуном, люди готовы были легко отказаться от уважения к нему, к его делам. Очевидно, что Лю Шаоци мучил вопрос о том, почему так происходило; он искал ответ на него везде и всюду и, вероятно, поэтому счел нужным беседовать с людьми, которые держались за свои должности, докладывая «куда надо» о всех его словах и поступках.
Понимал ли Лю Шаоци уже тогда, что Мао Цзэдун действительно ведет против него борьбу как против смертельного врага, т. е. что речь идет о его жизни? Во всяком случае, Лю Шаоци был загнан в тупик; он много размышлял и никак не мог прийти к окончательным выводам. При этом он продолжал подчиняться правилам, установленным в КПК. Из них, в частности, следовало, что партией, которого обвиняли в совершении политических ошибок, должен был давать разъяснения, оправдываться.
О презумпции невиновности в партии, руководимой Мао Цзэдуном, да и самим Лю Шаоци, речи никогда не было. Если вождь или его соратники полагали, что кто-то виноват, то человеку приходилось оправдываться. Его оправдания обычно использовались как лишнее доказательство его же вины. Это был заколдованный круг. Это была бесчеловечная практика бесчеловечной машины власти, рожденная бесчеловечной теорией в бесчеловечных умах.