Гибель Лю Шаоци

В статье Ци Бэньюя противники «культурной революции» осуждались за «смертельный страх перед империалистической агрессией, угрожавшей Китаю», за то, что они «поддались давлению со стороны империализма» и были «в высшей степени недовольны призывом председателя Мао Цзэдуна отбросить иллюзии и готовиться к борьбе». Там также говорилось, что прислужники иностранцев должны расплачиваться за «кровавые долги» Китаю своих хозяев. Из статьи следовало, что удар по ним был превентивной мерой, продиктованной стремлением перед лицом грозящего Китаю иностранного нашествия очистить его тылы от предателей. И если заранее не провести подготовку на случай неизбежного военного столкновения, не освободиться от «сторонников компромисса», от предателей и изменников родины, не удалить те части организма нации, которые пока, может быть, и выглядят здоровыми, но потенциально могут поддаться «гниению», «ревизионизму», то Китай понесет еще больший урон, китайскому народу это будет стоить еще больших жертв.

В статье также сопоставлялись два пути. Один, названный реакционным, фарисейским, — это преобразования и обновления, проводимые «сверху». Альтернатива ему — подъем широких народных масс, «революция посредством вооруженной борьбы», которая дает толчок историческому развитию Китая. В статье содержался также призыв «стащить с коня» политического деятеля, имя которого не называлось, но которого характеризовали как «главный корень ревизионизма» в Китае.

Прочитав эту статью, Лю Шаоци говорил в кругу своих родных: «В этой статье много лжи. Когда это я называл этот фильм патриотическим? Когда говорил о себе как о „красном компрадоре“? Это не соответствует фактам, это поклеп!» и продолжал: «Никогда еще внутрипартийная борьба не характеризовалась таким отсутствием строгости в подходе к делу. Я не против революции и не против председателя Мао Цзэдуна; именно я выдвинул на VII съезде партии положение об идеях Мао Цзэдуна. Я вовсе не меньше других пропагандировал идеи Мао Цзэдуна». Кроме того, Лю Шаоци сказал: «Еще в августе прошлого (т. е, 1966 г. — Ю.Г.) года на заседании я говорил, что ничего не боюсь (не боюсь, что отрубят голову, посадят в тюрьму, выгонят с работы, исключат из партии, заставят развестись с женой. — Ю.Г.); если этим людям нечего бояться и они чувствуют правоту и ясность своей позиции, то можно начать дискуссию! Поспорить на пленуме ЦК, вынести спор в массы! Я хотел бы кое-что сказать; мне есть что сказать стране, народу, нашей партии и широким массам кадровых работников!»[89].

Лю Шаоци говорил все это у себя дома, родным, прекрасно понимая, что его слова, несомненно, фиксируются аппаратурой для подслушивания и станут немедленно известны Мао Цзэдуну, его ближайшему окружению. Собственно говоря, Лю Шаоци таким образом использовал возможность доводить до него свое мнение.

По всей вероятности, Лю Шаоци сделал это намеренно. Он все еще, пусть в минимальной степени, надеялся на то, что Мао Цзэдун не будет прямо выступать против него и позволит достичь компромисса, и тот не заставил долго ждать ответа, но, как обычно, не выступил сам. Мао Цзэдун облек свой ответ в форму требования «народных масс». «Бунтари» Чжуннаньхая, проверенные и перепроверенные службой безопасности люди из обслуживающего персонала, приставленные к высшим руководителям партии и страны и не делавшие ни одного лишнего вздоха без приказа со стороны соответствующих начальников, ворвались в кабинет Лю Шаоци и объявили ему «строгий приказ»: он должен отныне сам готовить себе пишу, сам убирать свое жилище, сам стирать; от него потребовали также изменить распорядок дня, поменять местами время работы и отдыха, бодрствования и сна[90]. За долгие годы у власти Лю Шаоци привык работать по ночам, а в первой половине дня спать. И вот изменился весь его быт — тоже якобы по воле «народных масс»; «бунтари» Чжуннаньхая строго контролировали выполнение им этих требований. Они не только ужесточили режим домашнего ареста Лю Шаоци, но и поставили перед ним «политические вопросы», потребовав дать ответ на обвинения, содержавшиеся в статье Ци Бэньюя, причем настаивали на том, чтобы Лю Шаоци представил его в письменном виде, а предварительно дал бы и устные разъяснения[91], т. е. к Лю Шаоци были применены методы обращения с врагами, принятые в органах политического сыска КНР. Лю Шаоци, основываясь на фактах, тут же устно, пункт за пунктом отвел обвинения Ци Бэньюя[92].

Но когда «бунтари» поставили пресловутый вопрос о «61 предателе» (речь идет о крупных партийных работниках, которые в годы Войны Сопротивления Японии ввиду угрозы японской оккупации Северного Китая фактически по договоренности между КПК и Гоминьданом и в соответствии с решениями руководящих органов самой КПК были выпушены под подписку из гоминьдановских тюрем, дав обещание противодействовать японским агрессорам и не выступать против правительства Китайской Республики), то Лю Шаоци пришел в ярость.