Гибель Лондона. Сборник фантастических рассказов

Окинув помещение общим взглядом, я начал обходить его, чтобы поближе рассмотреть картины, многие из которых, как я обнаружил, были редкими драгоценными камнями. Вскоре я остановился перед рамкой, которая до крайности возбудила мое любопытство. В то время как все остальные картины были написаны акварелью или маслом, это была просто фотография, женский портрет. Это все, что я мог увидеть, хотя и не смог разглядеть черты лица. Что приковало мое внимание, так это то, что фотография представляла собой небольшую открытку, помещенную в довольно большую рамку, окруженную широким полем. Картину полностью закрывала черная вуаль, сложенная в несколько раз и прикрепленная к стеклу в каждом углу красной печатью. Такое расположение само по себе было достаточно любопытным, но загадочность усиливалась тем фактом, что в верхний край рамки был вбит маленький золотой крючок, и что с этого крючка был подвешен кусочек голубой ленты, на каждом конце которой было привязано кольцо с бриллиантом. Что бы это могло значить? Едва я задал себе этот вопрос, как шаги в соседней комнате предупредили меня, что мистер Мэннинг вернулся. Размышляя о том, что, в конце концов, он может быть и не мой друг, и что, в любом случае, было бы неприятно оказаться застигнутым перед картиной, столь наводящей на размышления о тайной истории, возможно, личного характера, я поспешно пересек комнату и сел в кресло. Мгновение спустя вошел мистер Мэннинг, и, хотя он изменился, я сразу узнал в нем своего старого приятеля по колледжу. Я встал и бурно поприветствовал его, что было естественно в моем счастливом расположении духа. Он сердечно пожал мне руку, тоже вспомнив обо мне, но его поведение ни в коем случае не было демонстративным. Напротив, я уловил некоторую сдержанность, своего рода величавое спокойствие в речи, которое поначалу меня задело. Действительно, я почувствовал себя так, как будто совершил ошибку, навестив его, и что мой старый друг не был в восторге от возобновления нашего знакомства. В этом, однако, я был совершенно неправ, потому что, когда я попытался уйти, он безапелляционно настоял на том, чтобы я остался, чтобы поговорить о старых временах. После этого мы стали почти приятелями, по крайней мере, я, хотя он все еще проявлял тот флегматизм, который был так чужд его характеру, насколько я помнил. Наконец, несмотря на эту сдержанность, я начал чувствовать себя с ним настолько как дома, что отважился перевести разговор на завуалированную картину.

– Я полагаю, Эндрю, – сказал я, – ты, должно быть, побывал во многих странах с тех пор, как мы виделись в последний раз, ты привез домой такое количество диковинок из чужих краев.

– Еще одно доказательство, мой друг, – ответил он, – плохого вывода из хороших предпосылок. Большинство картин и безделушек в этой комнате свидетельствуют о наличии личной коллекции из многих стран. Но на этом их ценность как доказательства утрачивается. Я не собирал их сам, я просто унаследовал их.

– Унаследовал их? – спросил я. – Как так? Я надеюсь, никто из вашей семьи не умер?

– Нет, но очень дорогой друг. Возможно, вы даже помните его. Он недолго учился с нами в колледже, был выпускником, когда мы были второкурсниками, – Джулиус Крейг!

– Не тот высокий светловолосый парень, который был помешан на музыке?

– Тот самый. Он уехал за границу сразу после окончания учебы и путешествовал повсюду. В конце концов я встретил его в Париже. Мы стали большими друзьями и оставались таковыми до самой его смерти.

– Как жаль, что он умер таким молодым. Потому что, хотя раньше мы с ним и не так сильно дружили, я всегда думал, что в нем есть семена гениальности.

Здесь я решил отважиться на смелый ход.

– Но скажи мне, Мэннинг, почему ты задрапировал его фотографию вуалью?

– Что ты имеешь в виду? О! Я вижу! Ты осматривал мою комнату и намекаешь на закрытую картину. Ты ошибаешься. Это не портрет Крейга, хотя вуаль, как ты ее называешь, здесь на память о нем.

– Как? Я не понимаю.

– Друг мой, ты невольно затронул тему, которая очень болезненна для меня, тему, о которой я редко говорю. Но ты мой старый товарищ по колледжу, и я вижу, что, в отличие от меня, ты сохранил свою молодость. Я расскажу тебе историю этой картины, если хочешь, но предупреждаю, что, возможно, тебе лучше ее не слышать.

– Почему? Как это может повлиять на меня?

– Она, возможно, разрушит некоторые из ваших идеалов. Воздействуя на вашу веру в человеческий род. Могу я ее рассказать?

– Пожалуйста!

Мне слишком хотелось услышать эту историю, чтобы колебаться из-за такого кажущегося пустяка.