Гибель Лондона. Сборник фантастических рассказов

– Мечта Крейга состояла в том, чтобы изобрести новый музыкальный инструмент, который точно переводил бы музыку. Чтобы быть более точным, его инструмент, на котором играют, реагировал бы не обычными звуками, как это делают фортепиано, арфа или скрипка, а реальными произносимыми словами, которые были бы эквивалентны, по мысли, музыкальным тонам композиции. Другими словами, инструмент, на котором играют как на пианино, будет реагировать примерно так, как если бы пел человеческий голос. Таким образом, мы должны добиться того, чтобы произносимые слова и музыкальные тона слились в единое выражение мысли. Разве это не была великолепная идея?

– Для меня это звучит как безумие, – сказал я с сомнением.

– И для меня тоже, поначалу. В конце концов, однако, я принял теорию в целом, но попытался отговорить Крейга от попытки сделать невозможное. Он выслушивал мои доводы и с улыбкой пожимал плечами, говоря: "Нет ничего невозможного! Человек может совершать то, что он пожелает! Если это мыслимо в уме, это возможно! Невозможное не может быть постигнуто. Единственная трудность заключается в том, что материальный человек может сдаться прежде, чем духовный достигнет своей цели. Это, однако, не аргумент против усилий, ибо то, что не завершено в этой жизни, может быть завершено в другой. Мы начнем с того места, на котором остановились. Таким образом, весь прогресс учитывается в общей сумме." Таким образом, вы видите, что было нелегко помешать Крейгу заниматься своим увлечением. Теперь я перехожу к истории картины.

Мэннинг сделал паузу, но я продолжал молчать. Вскоре он начал снова.

– В Париже я встретил красивую девушку и полюбил ее. Чтобы сделать эту часть моего рассказа краткой, я скажу только, что после нескольких месяцев знакомства я был чрезвычайно счастлив, когда она приняла меня как своего будущего мужа. В то время я не видел Крейга несколько дней. Я никогда не говорила с ним о своей любви, потому что он всегда казался настолько погруженным в свою музыку, что все другие темы для разговора были исключены. Прошло три дня после моей помолвки, когда я поднималась по лестнице, ведущей в апартаменты Крейга. Я стал настолько близок, что даже не постучал, а, повернув дверную ручку, вошел в его комнату, или, скорее, в комнату, которая была похожа на эту. Крейга там не было, но прежде чем я смог поискать его в другом месте, я заметил новый предмет мебели. Он был похож на пианино, и в то же время отличался от него тем, что был похож на вертикальное пианино, но вдвое длиннее обычного. Как вспышка, меня осенило, что это был новый инструмент Крейга. Я подошел, чтобы осмотреть его, и, подняв крышку, заметил белые клавиши из слоновой кости. Черных не было. Мое любопытство сразу же стало настолько велико, что я не мог дождаться возвращения Крейга. Мной овладело желание услышать, как поёт этот инструмент. Я могу сказать "поёт", потому что у меня нет другого слова, которое выразило бы это. Свидетельство, как видите, бедности языка. Я коснулся клавиши и издал протяжное "Ох-х-х", которое было так похоже на скорбь, что я быстро отпустил клавишу. Я огляделся в поисках какой-нибудь музыки и заметил свеженаписанную рукопись, лежащую на столе Крейга. Очевидно, это была композиция, созданная специально для нового инструмента. Я взял его со сдерживаемым волнением и дрожащими пальцами начал играть.

– И? – взволнованно спросил я, когда Мэннинг сделал паузу. Теперь я был полностью поглощен его странной историей.

– Друг мой, – продолжал он, – я надеюсь, что ты никогда не испытаешь той агонии, которая была у меня в течение следующих нескольких минут. Как только я нажал на ноты, указанные в рукописи, голос, словно из другого мира, заговорил, или запел, или пропел нараспев, – что хотите; нет слов, чтобы описать это. Это было сочетание музыкальных тонов высочайшей чистоты со словами на английском языке. Было единственное несоответствие или диссонанс. Резкие гортанные звуки нашего языка звучали неуместно, и все же они рассказали печальную историю, которая запечатлелась в моем мозгу. Я повторю вам эти слова. Композиция называлась "Крик разбитого сердца". Музыка началась с монотонного, но мелодичного песнопения, вступительные строфы которого были посвящены страстной защите постоянства мужчин, чья любовь, как заявил поэт-музыкант, предавалась не реже, чем любовь женщин. Затем, перескакивая от общего к частному, песнопение продолжилось:

"Это я знаю, я знаю себя,

Я просто тот любящий дурак, который доверился всем до единого!

Она вошла в мою жизнь всего пять коротких месяцев назад,

И все же в этот краткий, сладостный промежуток времени я мечтал о радости

Такой великой, что я пожалел тех, кто в Раю

Который умер, не оскверненный такой любовью, какую я считал своей!

В этих фантастических видениях я видел самого себя

Коронованный императорами. На празднике провозгласили величайшим мастером музыки! Музыкантом с мировым именем!

Но еще дороже, чем корона императора, в глубине души я ценил улыбку любви на губах моей возлюбленной.