Гибель Осипа Мандельштама

Сказать, что они отлежались в своей

Холодной стокгольмской постели.

……………………………………….

Я тяжкую память твою берегу,

Дичок, медвежонок, Миньона,

Но мельниц колеса зимуют в снегу,

И стынет рожок почтальона.

Анализировать стихотворение — все равно что исследовать состав весеннего воздуха. Но все же дадим слово Арсению Арсеньевичу Смольевскому, «Аське», сыну, живущему в Пе­тербурге.

— Мандельштам узнал о самоубийстве мамы с опозданием на три года. Узнал от случайного знакомого, отсюда неточности — это случилось не в Стокгольме, а в Осло, и не зимой, а осенью. «Жаркая могила»— понятно: крематорий. «Ласточки» отлежались»— отзвук сказки Андерсена о раненой ласточке, которая перезимовала в кро­товой норе, выздоровела и вернулась домой. «Медвежонок»— в детстве мама никогда не иг­рала в куклы, только с плюшевыми мишками. «Миньона»— Мандельштам назвал ее так за постоянную тоску по солнцу и югу. «Но мельниц колеса зимуют в снегу, и стынет рожок почталь­она»— всякое передвижение невозможно, писем ждать неоткуда, все под запретом, жизнь за­мерла.

…Осип даже не знал, что Лютик тоже пишет стихи.

Он помнил ее всегда,— признает Наденька.

* * *

Влюбился — словно заглянул в пропасть.

У нее — страх перед жизнью и жажда смерти. У него — страх перед смертью и жажда жизни («Не разнять меня с жизнью…»). Окажись они вместе, она, волевая, сломала бы его. В отноше­ниях двоих всегда сильнее и независимее тот, кто меньше любит или не любит вовсе, но позво­ляет себя любить.

Надо бы каждую строку каждого лирического посвящения поэта постигать через жизнь, пройти с поэтом весь путь, пока не отзвучит послед­нее эхо.

Лютик осиротила оба дома — и в Ленинграде, и в Осло. Сразу после смерти жены Христиан написал Юлии Федоровне: «Я надеюсь вскоре последовать за Ольгой». И правда, умер через полтора года от сердечного приступа. Преуспе­вающему дипломату был 31 год. Умерли его ро­дители. Дом был продан.

Примерял ли Осип Эмильевич на себя по­смертную маску Лютика? Все же был он на две­надцать с половиной лет старше своего разлуч­ника-победителя, счастливого несчастливца, а главное, сердце его было куда слабее.

Лютик, Марина. Две женщины-самоубийцы в короткой и хрупкой жизни неуравновешенного поэта — не много ли? Нет, для нашего много­страдального отечества, что бы ни делалось, все как раз. Владислав Ходасевич, говоря о том, что в русской литературе трудно найти счаст­ливых, вспоминал: «Только из числа моих зна­комых, из тех, кого знал я лично, чьи руки жал,— одиннадцать человек кончили самоубий­ством».

Странные, словно из нереальности, судьбы, тесно переплетенные,— Лютик и Осип, Осип и Надежда, Осип и Марина, Марина и Сергей Эфрон, за которого она, дождавшись его восем­надцатилетия, вышла замуж. Мысль о самоубий­стве преследовала их всех и каждого. Близкий друг Мандельштама знаменитый актер Яхонтов в припадке страха, что его идут арестовывать, выбросился из окна.

В невыносимые минуты Надежда неодно­кратно предлагала Осипу покончить с собой — вместе, в один миг. «Откуда ты знаешь, что бу­дет потом…— отвечал он.— Жизнь — это дар, от которого никто не смеет отказываться». Послед­ний, неопровержимый довод: «Почему ты вбила себе в голову, что должна быть счастливой?» После Лубянской тюрьмы он тяжело заболел психически, начались слуховые галлюцинации, он жил в ожидании конечной, неизбежной расправы, стихотворную светлую мысль «не разнять меня с жизнью» вытеснила другая, болезненная, чу­гунная — «надо смерть предупредить, уснуть». Во время первого ареста, в тюрьме, поэт пере­резал себе вену лезвием «Жилетт», которое сумел пронести в подошве. В Чердыни он, уже полу­безумный, выбросился под утро из окна чердынской больницы. «Подоконник был высокий. <…> Мы нашли О. М.[2] на куче земли, распаханной под клумбу. Он лежал, сжавшись в комочек. Его с руганью потащили наверх».

Потом, в Воронеже, выздоровев, он отвечал жене:

— Погоди… Еще не сейчас… Посмотрим…

Муж Цветаевой Сергей Эфрон — те же точно признаки болезни. 7 ноября 1939 года после допросов и пыток он попадает в психиатричес­кое отделение Бутырской больницы «по поводу острого реактивного галлюциноза и попытки на самоубийство. В настоящее время обнаруживает: слуховые галлюцинации, ему кажется, что в ко­ридоре говорят о нем, что его должны взять, что его жена умерла, что он слышал название стихотворения, известное только ему и его жене, и т. д. Тревожен, мысли о самоубийстве, подав­лен, ощущает чувство невероятного страха и ожи­дания чего-то ужасного <…>». (Из справки на­чальника санчасти Бутырской тюрьмы военврача I ранга Ларина.)