Гибель профессии

Вдруг он увидел Лидию, мачеху. Не замечая пасынка, она юркнула в ворота особняка. Женя с удивлением убедился что в калитку непрерывной лентой движется шествие. «Как в кино в первый день фильма!» — подумал Женя. Однако он сразу же заметил и различие: шла не молодежь, а люди постарше, среди них было много старух. Были и молодые, чаще девушки, чем парни. Что это?

Женя поднял голову и увидел солидную дощечку-вывеску над парадной дверью, наглухо заколоченной: «Молитвенный дом общины баптистов». Что-то о баптистах Женя слыхал, но он никогда не бывал в этой части города и и этой глухой улице. Своего одноклассника он еще отыщет, а сейчас мальчик решил узнать, что за молитвенный дом и почему туда пошла мачеха, которая как будто до сих пар не проявляла никаких признаков религиозности.

Заглянуть внутрь дома ничего не стоило — для этого надо было Жене лишь отойти назад на несколько шагов: окна демонстративно были распахнуты. «Не кино, но вроде», — решил Женя, увидев в просторном зале ряды стульев — перед невысоким возвышением-эстрадой.

На эстраде толстенький человек в пиджаке чуть нараспев толковал евангельский текст. Молодая девушка во втором ряду со скучающим видом смотрелась в маленькое зеркальце и поправляла прическу. Женя вздрогнул от внезапно раздавшегося громкого и не очень складного пения: запела вся «публика», а дирижировал хором высокий нестарый человек в красивом новом костюме.

Женю рассмешило, что и мачеха, никогда дотоле не певшая, участвовала в общем хоре. Она широко и некрасиво открывала рот с золотыми пломбами. Женя очень хорошо помнил, что отцу для оплаты этих пломб пришлось продать свой велосипед. Мальчик прислушивался, стараясь уловить слова, но и слова были какие-то странные, точно нерусские.

Потом его внимание привлекла немолодая женщина в платке. Ее толкали, она и упиралась, и вместе с тем какая-то сила точно тянула ее. Она всхлипывала и на ходу протягивала вперед руки, как слепая.

Женя затем увидел ее на возвышении, лицом к залу. Рядом по бокам стали двое мужчин, один из них тот самый, что дирижировал хором. Видно, это был здесь главный распорядитель.

До сих пор Женя наблюдал за происходящим, иронически улыбаясь. Сейчас же точно какая-то холодная рука сжала его сердце: женщина плакала так горько, ее глаза глядели с такой скорбью, что хотелось броситься к ней, успокоить и помочь в горе.

— Говори, сестра Анастасия, — каким-то, как показалось Жене, «железным» голосом обратился к женщине высокий мужчина в добротном костюме, которого совершенно правильно мальчик принял за «распорядителя» и который назывался пресвитером баптистской общины. — Говори!

— Что же я должна сказать, брат пресвитер? — жалобно спросила женщина, всхлипывая. — Я уже все сказала!

— Строптива, — бесстрастно произнес пресвитер, точно разговаривая с кем-то третьим.

— Нет, нет! — воскликнула, задрожав всем телом, «сестра Анастасия». — Я скажу!

«Что они хотят от нее?!» — невольно подумал Женя и посмотрел на мачеху. Та сидела с незнакомым Жене выражением на красивом холодном лице: какая-то смесь жгучего любопытства с жестокостью, что ли. «Ишь, как пыжится!» — с недоброжелательством подумал Женя и перевел взор на главное зрелище.

А на возвышении происходило непонятное. Женя догадывался, что женщину уличали в том, что она выдала «мирянам» некий секрет или тайну. Пресвитер укорял ее и грозил наказать и здесь, на земле, и каким-то образом также на небе. Моментами Жене становилось страшно от грозного рокочущего голоса пресвитера. «Вот дает! Вот дает!» — шептал Женя и вдруг заметил у женщины кровоподтеки на скулах и на висках. «Ее били!» — пронеслось в голове у мальчика.

А расправа уже подходила к концу. В последний раз пригрозив ей страшными карами, пресвитер отпустил полуобморочную «сестру Анастасию» и перешел к «очередным делам». Он остался один на возвышении и, к удивлению Жени, заговорил совсем другим, ласковым, «сладким» голосом. Это была проповедь. Но мальчик едва ли хорошо знал значение этого слова. Речь пресвитера текла гладко и звучно. («Как коментатор на телевидении», — подумал Женя.) Не все, что говорил оратор, доходило до сознания мальчика, но и то что, доходило, удивляло его и вызывало насмешку. Темой проповеди был евангельский текст — «воздадим богу богове, а кесарю — кесареве». Этой фразы Женя не понял, но он подметил поразившую его фальшь в рассуждениях на тему: исполняйте, мол, все приказы советской власти, но душу свою и свое усердие посвящайте богу. А для того чтобы ничто вам не мешало в этом главном деле, не отвлекайтесь чтением газет, посещением кино и театров, спортом, советскими книгами и вообще всем тем, что, по убеждению Жени, составляло жизнь.