Гибель профессии

Собственно, на этом и кончается наша история.

Обычно в заключение автор отвечает на воображаемые вопросы читателя. Это и называется эпилогом. Расскажем же и мы о дальнейшей судьбе наших героев.

Колосов окончательно порвал с Лидией. Женя как-то сразу воспрянул духом. На его мальчишеском лице стала чаще появляться улыбка. У Лидии были серьезные неприятности с правосудием. После отбытия принудительных работ она вернулась к Халюзину. Пресвитер рассудил, что, пожалуй, пусть уж лучше Лидия живет у него, все равно во всех газетах напечатали об этом единственном научно доказанном случае воскресения. Выгонишь — будет новый шум.

А тут произошла еще одна неприятность: казначей Постников был арестован за спекуляцию и тотчас с охотой выложил все о пресвитере. Рассказал он и о печальной судьбе Савельевой, той самой пожилой женщины со следами побоев, которую видел в окно молитвенного дома баптистов Женя. Савельеву били ближайшие молодчики пресвитера: продавец гастронома Крутиков, он же проповедник общины баптистов, и молодой человек без определенных занятий Костров, по прозвищу Жаба, исполнитель особых поручений Халюзина.

— А вы сами присутствовали при избиении? — спросил прокурор. Казначей, склонившись в полупоклоне, отвечал так предупредительно и любезно, будто его на званом обеде опрашивали, был ли он на премьере в театре.

— О, конечно, конечно. Только прошу учесть: сам не рукоприкладствовал, гражданин прокурор, уж от этого увольте!

— А за что же ее избивали?

Постников сделал значительное лицо:

— За несовместимые действия!

Прокурор продолжал терпеливо расспрашивать казначея:

— Да вы бы попроще, да поточнее рассказали. Что за действия?

Постников пригнулся к уху прокурора, точно рассчитывая на секретную интимность разговора:

— Дочке своей, комсомолке, рассказала все о Халюзине!

В общем, дело обстояло так, что Савельева, видимо, пыталась под влиянием пресвитера склонить свою дочь, студентку медицинского института, вступить в общину или хотя бы посещать моления. Савельева-мать рассказывала при этом о замечательных, по ее мнению, проповедях пресвитера, зовущего к добродетельной жизни.

«Истинная баптистская вера, — слово в слово вызубрила баптистка шпаргалку пресвитера, — учит добродетели, воздержанию от пьянства, правдивости, трудолюбию, то есть тому самому, чему учит и наша возлюбленная советская власть. И скромности, и смирению. Сказал господь: блажены нищие духом, ибо их есть царствие небесное. Что это, доченька, значит? Это значит, что нет никакой разницы, что на комсомольское собрание идти, что в молитвенный дом на молитву».

Дочь с удивлением слушала ораторствующую мать, которой до сих пор вовсе не было свойственно такое красноречие. А мамаша продолжала, ободренная молчанием дочки:

— Что пользы, если человек начитается книг умственных и газет предерзких, а душа его пуста? В чтении мирском нет опасения…

— Стоп, мама! — воскликнула дочка. — Ты с чьего голоса поешь? Кто тебя научил?

Ну, мамаша и скажи чистосердечно… Слово за слово, рассказала Савельева и о том, как «печется» о спасении их душ брат Халюзин. Рассказала о продуманной системе сыска, организованной им в общине, и о главном «доносиле» — уголовном типе Крутикове-Жабе, он, кажется, даже и не Крутиков: живет по подложному паспорту. Его цепко держит в руках пресвитер. Ну и исповеди дают пресвитеру богатый материал и возможность держать в руках и запугивать свою паству.

А девушка пойди и выложи все у себя в комсомоле, а оттуда материал пошел в областную газету, там напечатали фельетон под названием «За белыми занавесками». И пошло! Вот за это и били Савельеву, за язык длинный!

— А откуда Халюзин узнал, что это именно она разоблачила его дела?

Казначей даже удивился вопросу.

— Да она же сама ему на ближайшей исповеди и поведала! — воскликнул Постников…

А тем временем, воспользовавшись замешательством в стане баптистов, причт местного православного собора направил пресвитеру грозную бумагу: негоже, мол, действуете, граждане баптисты! Переманиваете к себе наших прихожан, а мы оскудели. Жаловаться будем!

Рассказывают, что эту предерзостную ноту доставил Халюзину бывший дьякон Федор Маркин, перебежавший к соборянам. Пресвитер обругал его «пятой колонной» и уволил, не уплатив выходною пособия. Теперь Федор Маркин судится с общиной.

А что касается самого пресвитера Халюзина, то прокурору удалось установить, что в прошлом он — председатель фотоартели в Дальнем городе, привлеченный к уголовной ответственности за мошенничества и удачно скрывшийся от дальнейшего следствия и суда. И на этот раз он после первого же разговора с прокурором бежал в неизвестном направлении. Местонахождение его сейчас энергично устанавливается, и, надо надеяться, что в скором времени он предстанет перед судом.

Серебряный подсвечник

Глава первая

И пойман и вор

Именно это и смущало следователя Хлебникова: подозреваемый во взломе сейфа Алексей Буженин только недавно вернулся из мест заключения, где он отбывал срок… за взлом сейфа.