Гибель профессии

Шорин, видимо, хотел еще что-то спросить, но сдержался и встал.

— Учтите, товарищ судья, прошу вас, — сказал он, — тяжело мне живется из-за всей этой глупой истории. Я чувствую себя дома, как в осажденной крепости…

Спокойный, ровный голос его неожиданно дрогнул.

— У жены участились сердечные приступы, — закончил он и, сдержанно поклонившись, вышел из судей, скало кабинета.

— Так, так, — вздохнул судья и позвал секретаря участка Любу.

— Пишите! — сказал он Любе, студентке заочного юридического института, — пишите!

И судья продиктовал ей постановление о передаче дела прокурору для предварительного следствия.

«В данном случае, — писала Люба своим превосходным почерком, — необходим ряд следственных действий, вызываемых, в частности, неясностью вопроса об авторстве заявления министру. Здесь требуется экспертиза почерков граждан Г. Б. Корецкого, И. В. Данилина и, возможно, других. Кроме того, в ряде случаев желательны очные ставки, а также нужно, поставить перед экспертом-психиатром профессором К. вопрос о предполагаемых причинах психического заболевания взрослой дочери Данилиных… Выяснить место пребывания учителя в годы войны… Уточнить степень родства с расстрелянным по приговору суда Шориным… Поэтому дело по обвинению супругов Данилиных в клевете передается прокурору района для предварительного расследования».

Получив дело, прокурор допросил множество свидетелей, навел ряд справок. Попутно, как это иногда бывает, возникли новые неясности и противоречия.

Знакомясь с делом, вернувшимся от прокурора, судья увидел ряд показаний свидетелей о том, что и муж и жена Данилины упорно, точно по заранее разработанной программе, повторяли в разговорах со знакомыми и даже незнакомыми людьми все те пункты обвинения против Шорина, которые содержались и в заявлении министру. «Простое совпадение? — размышлял судья. — Едва ли. Скорее, согласованные действия. С другой же стороны, Корецкий мог и по собственной инициативе написать свое заявление министру…»

Судья со вниманием прочитал акт экспертизы почерков Данилиных и Корецкого по сопоставлению с подписью в заявлении министру. Эксперты пришли к таким выводам: это подпись не Корецкого, однако подделка подписи совершена не Данилиными. «Да, но вспомнив старинный совет римлян: „Qui prodest?“, то есть рассмотри, кому выгодно данное действие, — продолжал судья свои размышления. — А выгодно оно, конечно, тем, кто и раньше распространял те же позорящие Шорина сведения, а именно выгодно Данилиным. Но, говорят нам, подписали не они. Тогда кто же? Может быть, кто-нибудь по их просьбе?..»

Судья нашел в деле и добытую прокурором справку военкомата, полностью подтверждающую четырехлетнюю службу Шорина в строевой офицерской должности в период Великой Отечественной войны. Расстрелянный К. Н. Шорин — о чем в деле также — появилась справка — в родстве с учителем Александром Николаевичем не состоял.

Распорядившись приобщить к делу четыре других (по искам Данилиных к Шориным о выселении и по обвинению Данилиных в оскорблениях, нанесенных семье Шориных), судья назначил дело к слушанию в зале областного Дома учителя: не было сомнений, что процесс вызовет повышенный интерес учителей, хорошо знавших Александра Николаевича Шорина.

Глава четвертая

Шорин не был тем добродушным и несколько чудаковатым учителем, какого обычно рисуют в школьных повестях, когда авторы хотят показать «хорошего» педагога. Он был строг и требователен, но ученики его любили. Любовь эта пришла не сразу. Началось, собственно, с пустяка. На уроке Шорина в шестом классе кто-то из учеников играл под партой на детском музыкальном ящичке. Сыграет такт-другой и замолкнет. Ученики или давились от смеха или старательно делали безучастные лица. И только один, с толстым, точно отечным лицом, Виктор Козорезов, демонстративно держал руки на парте; глядите, мол, уж я-то не при чем. А на переменке Козорезов подстерег Шорина в коридоре и, трусливо оглядываясь по сторонам, зашептал:

— А я знаю!

— Что ты знаешь? — хмуро спросил Шорин.

— Знаю, кто играл. Сказать?

Учитель внимательно поглядел в красное, испуганное и вместе с тем как бы торжествующее лицо Козорезова и неожиданно для мальчика, а может быть и для себя, ответил:

— Не надо.

И двинулся дальше.

Мальчишки неизвестными путями узнали об этом разговоре…

И вот сегодня учителю пришлось прийти в суд, чтобы отстаивать свою честь, ибо во всяком процессе о клевете обвинитель всегда в какой-то степени и обвиняемый, которому необходимо рассеять змеиный шепот клеветников.

Учитель рисования и председатель месткома школы Никитенко опасался возможности столкновений между «сторонами в процессе», как теперь стали именоваться Данилины и Шорины. Когда еще начнется заседание суда, а семья Шорина и домовладельцы неминуемо встретятся в узких коридорах Дома учителя и тогда не миновать взаимных упрекав и обвинений! На людях это будет выглядеть постыдно для старого учителя.