Гибель профессии

— За воровство, во-первых, — деловито ответил прокурор, — за провокацию, которую вы устроили, во-вторых. Как упорного и потому опасного тунеядца, в-третьих. Достаточно?

— Отпустили бы и его, — вдруг попросила Игнатьева. Она была счастлива тем, что ее любимый оказался вне опасности, и готова была всем даровать свободу.

Афончиков-младший правильно истолковал ее душевное движение. Он позеленел от злости и натужным голосом обратился к прокурору:

— Если уж вы меня задерживаете, так, пожалуйста… не задерживайте!.. Отправляйте в тюрьму и… не хочу я эту женщину видеть!

— Сейчас отправим, — сказал прокурор.

Друг детства

Глава первая

На имя министра просвещения поступило заявление, написанное от руки. В заявлении учитель математики средней школы № 45 большого областного города Александр Николаевич Шорин был обрисован с самой отрицательной стороны: вопреки сведениям в его личном деле, Шорин в годы войны не служил в армии, а где-то в тылу занимался неблаговидными делами; добивался перевода своей дочери без экзаменов из класса в класс; довел дочь домовладельца до психического заболевания; родной брат учителя К. Н. Шорин расстрелян по приговору суда за бандитизм.

Автор письма приложил вырезку из областной газеты о суде над главой бандитской шайки К. Н. Шориным, действительно приговоренным к расстрелу. О болезни дочери домовладельца была приложена подлинная оправка известного в Н-ске профессора-психиатра К.

Заявление не было анонимным. Подпись «Григорий Борисович Корецкий», как и адрес подписавшего, были четкими и ясными. Человек не скрывал ни своего имени, ни своего адреса.

Для проверки министерство направило заявление в Н-ский отдел народного образования. Заведующий отделом назначил проверочную комиссию в составе директора, председателя местного комитета и секретаря партийной организации школы № 45.

Получив выписку из приказа, директор созвал у себя в кабинете комиссию и прочитал вслух заявление Корецкого.

— Странно, — сказал предместкома учитель рисования Никитенко, молодой человек со светлой курчавой бородкой, — в заявлении речь идет о каком-то прохвосте. Это совершенно не похоже на нашего Александра Николаевича. Совершенно.

— Подождите, — строго заметил директор. — Сначала мы расследуем, а затем уж будем делать выводы. Сейчас нам надо решить, так сказать, методологический вопрос: с кого мы начнем опрос?

Остальные члены комиссии, зная пристрастие директора Алексея Трофимовича Гусева к вопросам методологии, с трудом удержались от улыбки.

— В этом случае следует поступить так, — продолжал директор, — сначала спросить заявителя, а уж потом…

— Немножко смахивает на судебное следствие, — недовольно заметил секретарь партбюро, пожилой учитель истории Ковылин, — в конце концов, речь идет о нашем товарище!

— Методологически… — начал директор, и секретарь, махнув рукой, согласился начать с опроса заявителя.

На следующий день все три члена комиссии отправились на квартиру к Григорию Борисовичу Корецкому по адресу, указанному в заявлении. Корецкий жил в центре города, очень близко от школы, во дворе большого шестиэтажного дома.

— А кто он такой? — спросил Ковылин, когда они поднимались в лифте на шестой этаж.

— А вы разве не знаете? — удивился Никитенко. — Это известный в городе архитектор, когда-то полгорода построил!

— Странно… — начал было Ковылин, но лифт остановился, и все трое вышли на лестничную площадку.

— Прошу, входите, — сказал высокий красивый старик в бархатной тужурке, открывший им дверь. На его полном, со старческим румянцем, лице не появилось удивления при виде нежданных посетителей. Должно быть, старый архитектор умел собой владеть. Он провел гостей в большую комнату, тесно заставленную мебелью и пахнувшую столярным лаком.

— Тружусь! — улыбнулся хозяин, показывая на старинный секретер, по-видимому только что покрытый лаком. — С молодости люблю столярным делом баловаться. Прошу вас, садитесь.

Усадив посетителей, он и сам уселся в низкое мягкое кресло и с той же вежливой улыбкой выжидательно посмотрел на Гусева, угадав в нем старшего.

— Я директор школы Гусев, а это наши преподаватели, — сказал директор, заметно нервничая. — Мы бы хотели побеседовать с вами относительно вашего письма.

— Какого письма? — поднял седые брови хозяин квартиры, сразу насторожившись.

— Вот этого! — протянул Гусев листок. Корецкий взял листок, полез в карманчик куртки, вынул очки, аккуратно надел их и, едва бросив взгляд на текст письма, тотчас перевернул страницу и посмотрел на подпись.

— Это не моя подпись, — сказал старый архитектор. — Я этого не писал. Но…

Он слегка помедлил, видимо, выбирая выражения, и закончил:

— Но кое-что из написанного я уже слышал изустно. Впрочем, значения слышанному не придал.

— А от кого слышали? — быстро спросил директор.

— От одного своего старого знакомого и его жены…

Корецкий замялся:

— Я, собственно, не знаю… Обязан ли я по закону давать, так сказать, форменные показания? Признаться, мне бы не хотелось…