Гибель профессии

— Да вот, извольте видеть, когда мой квартирант Криворучко собрался переехать на жительство в колхозную местность, Шорин, опасаясь ослабления агрессивного блока, отговаривал его: ты-де там пропадешь, там-де тебе не дадут заработать на жизнь! И потом, когда еще строился Волго-Дон, Данилин возмущался: вот что делают! Дон на куски режут шлюзами!

— Сами слышали эти разговоры?

— Жена слышала!

Судья обратился к гражданке Данилиной:

— Подсудимая, вы слышали эти разговоры Шорина?

Данилина, встав, высилась рядом с тщедушным мужем, как монумент. Толстые щеки ее пылали.

— А хоть и не слышала, так разве люди будут врать? — резко спросила она, подбоченясь. — Мне люди говорили, а они слышали!

— А какие же это люди? Можете назвать? — задал вопрос судья.

— Протокола не веду, — отрезала Данилина, сделав ударение в слове «протокол» на первом слоге. — Это мне ни к чему.

— Хорошо, садитесь, — сказал судья гражданке Данилиной и предложил ее мужу продолжать показания.

Раздраженный видимой неудачей, Данилин уже еле сдерживался. Ему хотелось наговорить суду дерзостей, он уже подозревал судью в пристрастии. Лицо Данилина налилось свекольным румянцем, злые глазки сузились. Голос его стал тоньше.

— Чего же еще продолжать, — воскликнул он, — если уж вам сказанного мало!

Все-таки он перечислил еще и еще проступки и преступления Шорина, своего мучителя: Шорин своими издевательствами над семьей довел дочь Данилиных до сумасшествия, а в то же время незаконно потворствовал переходу собственной дочери из класса в класс без экзаменов. А совсем недавно избил жену Данилина, вот и медицинское свидетельство.

И Данилин положил на судейский стол какую-то бумажку без штампа и печати.

— Так, так, — сказал судья. — Значит, жалобу министру это вы писали?

— Нет, не я! — ответил Данилин.

— Не вы, а здесь, на судебном заседании, повторяете все те обвинения, которые содержатся в заявлении министру!

Данилин в первую минуту ошалело молчал, но потом воскликнул:

— Нет, не во всем! Насчет того, что его брат был расстрелян как бандит я ничего сейчас не сказал!

— А раньше? — невозмутимо спросил судья. — Раньше говорили? Что же вы молчите? Вот и выписку из газеты с судебным отчетом вы приложили к заявлению министру…

— А почему бы мне и не приложить, если был такой отчет? — запальчиво воскликнул Данилин и, только прислушавшись к тотчас возникшему в зале хохоту, поспешно прибавил:

— Это не мое заявление, а кто приложил, тот пусть и ответит!

— Значит, это не ваше заявление? — спросил прокурор, который теперь продолжал допрос Данилина.

— Не мое!

— А чем вы объясните, что и в заявлении и в ваших словах все совпадает?

— Я не объясняльщик, чтобы все объяснять, — дерзко ответил Данилин. — Я заявления не писал, а кто писал, тот пущай объясняет!

— Хорошо, вы не писали, — спокойно продолжал прокурор, — но может быть, вы попросили кого-нибудь написать и подписать это заявление?

— А вы найдите того человека и тогда спрашивайте! — усмехнулся Данилин, уже обретший обычную самоуверенность. Однако он снова заволновался, когда прокурор тем же ровным голосом сказал:

— А мы нашли.

И прокурор возбудил ходатайство: не приостанавливая процесса, вызвать и допросить в качестве свидетеля родного племянника подсудимого, Якова Ивановича Дубенкова.

— Он хоть и мой племянник, — воскликнул Данилин, — но с пьяных глаз еще и не то наговорит. А кроме того, мы в ссоре.

— И давно поссорились? — спросил судья.

— Да с того самого дня…

— С какого? — заинтересовался прокурор. Данилин запнулся.

— Садитесь, — коротко сказал судья. — Новый свидетель будет вызван.

Прокурор продолжал допрос Данилина:

— Скажите, сколько раз вы осуждались за оскорбления семьи Шориных?

— Не помню, — сердито ответил Данилин.

— Два раза, — дал справку судья.

— А сколько раз вы пытались выселить их судом? — раздались один за другим вопросы прокурора. — А почему не производите ремонт флигеля, в котором живут Шорины? Зачем развалили крышу над их головой?

Вместо ответа Данилин раздраженно воскликнул:

— Вы бы лучше спросили, как эти злодеи нашу единственную дочь с ума свели!

Данилина жалобно запричитала:

— Единственное дите! Замучили!

— Мы и об этом спросим, — невозмутимо заметил прокурор, но задал Данилину совсем, казалось бы, иной вопрос:

— Когда вселились к вам Шорины? По данным, имеющимся в деле, это произошло в тысяча девятьсот тридцать девятом году. Дата эта правильная?

— Правильная, — буркнул Данилин. — С этого дня и мучаемся!

— А когда заболела психической болезнью ваша дочь?

— Вскоре и заболела, — без запинки ответил Данилин и посмотрел торжествующе на прокурора: «Что, мол, взял?»

— Разрешите представить к делу справку клиники душевных болезней, — поднялся прокурор, — выписку из истории болезни Ольги Данилиной. Как видите, граждане судьи, она заболела в конце тысяча девятьсот двадцать восьмого года так называемым dementia precocs — «слабоумием». С тех пор и болеет этой тяжкой болезнью. Таким образам, это случилось за десять лет до появления на горизонте Шориных.