— Погодите, подсудимый, — поднял его судья. — К вам есть еще вопросы. А содержание бумаги, которую якобы захотел написать ваш племянник, вы ему продиктовали?
Данилин молчал.
— А кто же? — наивно спросил Дубенков. — Они! Дядя Иона, что же вы молчите?!
— Дубина! — презрительно бросил Данилин племяннику и, махнув рукой, сел. На этот раз судья ему не препятствовал. — Имеете вопросы? — спросил он прокурора.
— Да! Скажите, свидетель Дубенков, вы где работаете?
— Собираюсь уехать в Ленинград, — ответил после паузы свидетель.
— И в этом вся ваша работа? — удивился прокурор. — А на какие средства существуете?
На этот раз свидетель помолчал подольше и наконец ответил:
— Помогаю на базаре.
— Кому вы помогаете? — продолжал безжалостный прокурор. — Рабочим строить новый крытый рынок?
— Яблоки продавать! — неохотно пробормотал Дубенков.
— Стало быть, помогаете приезжим спекулянтам, — уточнил прокурор, — торговать фруктами. Вас милиция задерживала?
— Один только раз, — сказал свидетель, — по ошибке.
— Не скромничайте, свидетель, — сурово заметил прокурор. — Вот у меня справка: «Гражданин Дубенков подвергался неоднократному приводу, трижды судим». Но вернемся к написанному вами заявлению. Вы кому-нибудь рассказывали об этом случае?
— Дружку одному. Для смеха.
— Карманнику Михалеву? Он нами задержан и сегодня утром, между прочим, рассказал мне об этом случае. Тоже, видно, «для смеха». Отсюда, товарищи судьи, и мое ходатайство о вызове Дубенкова.
Следующим свидетелем допрашивался председатель месткома учитель Никитенко.
— Этот самый! — мрачно произнес Данилин, едва Никитенко подошел к судейскому столу. — Это он договаривался с Шориным!
— Помолчите! — строго сказал судья и спросил свидетеля, с удивлением глядевшего на Данилина:
— Свидетель Никитенко, о чем вы разговаривали в саду с семьей Шорина перед началом судебного заседания?
— Ах, вот о чем идет речь! У нас с Шориным был разговор чисто товарищеский. Я просил их не волноваться. Дело в том, что жена Шорина — человек очень больной, и врачи рекомендовали ей покой. А какой у нее покой, если вот эти, — Никитенко кивнул в сторону Данилиных, — отравляют ей жизнь…
— Вот видите! — вскочил Данилин. — На меня все взваливает! Вот о чем у них была договоренность в саду-то!
— Нет! — с достоинством возразил Никитенко. — Я и увел Шориных в сад, чтобы оградить их от вашей брани хоть здесь, в суде!
Далее Никитенко подробно рассказал суду о неприятностях и притеснениях, чинимых семье Шориных со стороны домовладельца и его жены.
Все клонилось к тому, чтобы заставить семью учителя освободить квартиру, нужную домовладельцу для квартирной спекуляции. Данилины стали усиленно распространять слухи, позорящие Шорина как гражданина и педагога. А тут пришла из Москвы бумага за подписью почтенного человека архитектора Корецкого, повторяющая все те же обвинения против Шорина. На первый взгляд получалось, что о нехороших делах учителя говорят и пишут со всех сторон…
— А разве нашлись люди, которые расценили события именно так? — спросил судья.
Свидетель замялся, но потом решительно сказал:
— Да, нашлись! Прежде всего наш директор Гусев. Он не то что поверил в эти грязные выдумки, но у него, видимо, остался на душе какой-то осадок; нет, мол, дыма без огня!
— И что же, этот осадок оказал на директора какое-то влияние? — снова спросил судья.
— Да, оказал, — подтвердил Никитенко с сокрушенным видом. — Шорин не мог не почувствовать, что вокруг него как-то сгущается атмосфера. Кое-кто стал на него в школе коситься… И секретарь партбюро Ковылин, проходящий здесь свидетелем, и я, как председатель местного комитета, делали все, что в наших силах для облегчения судьбы нашего товарища, всеми уважаемого беспартийного педагога, но не всегда нам это удавалось. Что нам удалось — это мы добились в райисполкоме предоставления Шорину хорошей квартиры в новом доме…
Сразу же после этих слов на скамье, где сидели Шорины, и на местах подсудимых началось волнение.
— Я этого не знал! — не удержался от радостного восклицания Шорин.
— Да, — продолжал свидетель, — я хотел преподнести Шорину эту новость как сюрприз накануне вселения, но теперь дело повернулось так, что…
Он не договорил. Гражданка Данилина поднялась во весь рост. Из кирпичной сделавшись багровой, она выдохнула своими мощными легкими, точно клич дикарей:
— Избавились, слава тебе господи!
В зале раздались негодующие выкрики. Судья призвал присутствующих к порядку и строго предложил Данилиной сесть на место, после чего пригласил следующего свидетеля — Корецкого. Он вошел элегантный, спокойный, уверенный в себе.
Нет, заявления он не писал и не подписывал, даже не знал о его существовании. Почему Данилин выбрал именно фамилию Корецкого? Этого свидетель не знает. Может быть, для того, чтобы хотя бы на первых порах придать заявлению убедительный и солидный вид.
Ряд педагогов школы дали показания о полнейшей ложности всех утверждений Данилиных, в том числе и касающихся дочери Шорина. Ирина училась отлично и совсем не нуждалась в отцовской «протекции».