Гибель С. А. Есенина. Исследование версии самоубийства

Спустя 47 лет после смерти Есенина П. А. Мансуров весьма путано вспоминал о событиях в «Англетере»: «В комнате Есенина, на кровати, сидела жена Устинова с другой дамой, и говорит мне: „Ну вот, Павлушенька, больше ты не увидишь Сереженьку“. Да где же он? А его, вот, пять минут увезли на дровнях в покойницкую Обуховской больницы. <…> Его увидал в покойницкой, куда побежал. Кругом по стенам лежали покойники. И он лежал в шелко<во>й рубашке и лаковых башмаках, и рука была поднята. <…> Было в покойницкой очень темно. Я написал как успел. Пришла Софья Ильинична Толстая, его жена. Очень милая дама»[270]. В приведенном отрывке содержатся явные ошибки памяти Мансурова. Лаковых башмаков на Есенине в покойницкой не было, их сняли с него перед отправкой в Обуховскую больницу[271]. Жену Есенина звали не Софья Ильинична, а Софья Андреевна, и увидеться с ней Мансуров мог не раньше утра 29 декабря, когда она приехала из Москвы в Ленинград. Кроме того, он вспоминал даже то, чего не видел. Так, Мансуров утверждал, будто дровни, на которых тело Есенина везли в Обуховскую больницу, «были такие короткие, что голова его ударялась по мокрой мостовой»[272]. Это явная фантазия, поскольку писатель И. Оксенов, вместе с другими переносивший тело Есенина из номера гостиницы на дровни, отметил в дневнике: «Лежал Есенин на дровнях головою вперед»[273], то есть голова никак не могла ударяться о мостовую. Несмотря на эти ошибки, можно считать, что воспоминания Мансурова подтверждают, что он писал портрет мертвого Есенина во второй половине дня 28 декабря в темной покойницкой. Для этого он должен был не срочно «побежать» в Обуховскую больницу, а сначала захватить с собой холст на подрамнике, этюдник и краски и уже со всем этим имуществом отправиться в покойницкую. В подобных случаях художники обычно поступают иначе, берут только блокнот и делают карандашные зарисовки, наброски. Натурные живописные портреты с умерших пишут только по специальному заказу. Может быть, кто-то посоветовал Мансурову поработать в покойницкой над портретом Есенина? Сам Мансуров никогда не объяснял, зачем он писал этот портрет. Он его не выставлял, хранил у себя, а перед отъездом за границу продал в Музей Есенина (10 августа 1928)[274].

С нашей точки зрения, этот портрет является документом, неопровержимо подтверждающим длительное нахождение П. А. Мансурова в покойницкой Обуховской больницы 28 декабря 1925 года после отправки туда тела Есенина. Он выполнял ту же функцию, что и В. Князев: охранял тело Есенина от осмотра любопытных.

О чем умолчал милиционер Н. М. Горбов

Вдова бывшего управляющего гостиницей «Англетер» Антонина Львовна Назарова (1903–1995) рассказывала в 1990-е годы журналистам и исследователям, что ее муж (В. М. Назаров) 27 декабря 1925 года перед уходом из гостиницы, т. е. около 20–21 часа вечера, заходил в один из номеров гостиницы к некоему Петрову. Он видел, что в номере на столе стояло пиво, и Есенин сидел с поникшей головой[275]. После этого В. М. Назаров ушел домой, но вскоре, около 22–23 часов, по телефону был срочно вызван обратно в гостиницу, где случилось какое-то несчастье.

Непонятно, вернулся ли он после вызова домой ночью или уже на следующий день[276], но утром 28 декабря его поведение в гостинице было довольно странное; когда он по требованию В. Эрлиха и Е. Устиновой открыл запертый изнутри пятый номер (ключ изнутри был вставлен в замок), то не зашел внутрь, чтобы узнать, что случилось с жильцом и почему тот не открывает на стук, а вместо этого, впустив в номер посторонних людей, сам пошел прочь, хотя именно он отвечал за порядок в гостинице.

Исследователи обстоятельств смерти Есенина справедливо предполагают, что В. М. Назаров к этому времени уже знал, что Есенин мертв, и просто разыгрывал спектакль, давая возможность посторонним людям обнаружить труп поэта. Учитывая неожиданный вызов Назарова в гостиницу поздно вечером 27 декабря, такое предположение кажется весьма правдоподобным.

В настоящее время существуют две версии гибели С. А. Есенина: самоубийство и убийство.

Свидетели самоубийства Есенина отсутствуют, поэтому эта версия изначально являлась интерпретацией, появившейся сразу при обнаружении тела 28 декабря 1925 года в № 5 гостиницы «Англетер», еще до результатов вскрытия. Сразу же после обнаружения тела управляющий гостиницей В. М. Назаров позвонил в милицию, и участковый надзиратель Н. М. Горбов прибыл в гостиницу, «согласно телефонного сообщения управляющего гостиницей граж. Назарова В. Мих., о повесившемся гражданине в номере гостиницы»[277]. Таким образом, версия самоубийства была сформулирована еще до приезда милиции и врачей и исходила от сотрудника ГПУ[278], управляющего гостиницей В. М. Назарова. Фактически никакого следствия не проводилось. Термин «повесившийся» трижды употребляется в акте Н. М. Горбова, но никаких доказательств самоубийства ни в акте, ни в следственном деле нет, есть лишь необоснованное утверждение.