Гибель Царьграда

Жена спала рядом, повернувшись к нему спиной. Волнующий изгиб её юного тела, скрытого под тканью ночной рубашки, был прекрасен. Глядя на её подсвеченную солнцем щёку с золотистым пушком и держась за горящую свою (как оказалось, она была расцарапана), купец попытался восстановить картину вчерашнего. Он смутно помнил, как прощался с высокопоставленным сановником, как долго обнимал и хлопал по спине капитана Ларенцо, как с гневом отталкивал руку Беноццо, пытающегося помочь ему подняться в спальню... Затем перед ним вдруг ясно встало искажённое ненавистью лицо жены. Кажется, он пытался овладеть ею, а она сопротивлялась. Кажется, он даже несколько раз ударил её... Что было дальше, купец не помнил.

Господи, неужели он грубо надругался над своей маленькой птичкой? А может, он в своём пьяном беспамятстве убил её?

От этой мысли Джоржджио подскочил на постели. Он осторожно пододвинулся к жене и прислушался: дышит ли? Но нет — она действительно спала: тихая, безмятежная, юная и такая прекрасная, что он даже побоялся потревожить её сон целомудренным поцелуем в щёку.

Одевался и приводил себя в порядок консул в соседней комнате, постоянно цыкая на помогавшего ему слугу, чтобы тот вёл себя как можно тише. Наспех позавтракав, спустился во двор, где его уже ждал капитал Лоренцо, по случаю визита к императору одетый в расшитый золотыми нитями джорне. На голове — шляпа с большими полями, по краям обшитыми золотым же позументом.

Выглядел капитан великолепно словно и не пил вчера наравне с консулом. «Что значит молодость», — с завистью подумал купец, который как никогда ощущал сейчас свои пятьдесят с хвостиком лет. С каким бы удовольствием он остался бы дома, поднялся к жене. Перед его глазами встал волнующий изгиб её молодого тела. Но нельзя: сам император зовёт. Будь он неладен. Консул не сомневался, что речь пойдёт о падении Константинополя. Галера капитана Лоренцо первой принесла в город эту печальную весть. Первой и пока последней... Возможно, император затронет вопрос и о новой ссуде...

Подвели снаряженных коней.

— Джорджио! — услышал купец вдруг откуда-то сверху и, удивлённо задрав голову, не сразу понял, что происходит. А когда понял, почувствовал, как слабеют ноги, а в глазах вдруг сделалась ночь. В распахнутом окне третьего этажа, где располагалась спальня, стояла жена. В нижней рубашке до пят. Неприбранные рыжие волосы развевались на ветру. Один неосторожный шаг — и она полетит на камни двора. Всё поплыло перед глазами венецианца.

— Милая... Птичка моя... Что ты делаешь?! Немедленно вернись назад! Ты можешь упасть!

— Джорждио! ... Слушай меня, Джорждио, если ты немедленно не выпустишь пленников, я брошусь вниз... Слышишь?! Я не шучу. Клянусь, святым именем Божьим!

— Что ты говоришь, глупая, ты совершишь страшный грех!

— Мой грех и моя жизнь ничто по сравнению с той подлостью, которую совершаешь ты!

С этими словами женщина занесла ногу над пропастью.

— Стой, несчастная! Стой! Немедленно остановись! — Джорджио схватился за сердце, но вместо него в груди сейчас была пустота. В конце концов и правда, чего он упрямится? Что ему жизни этих янычар?

— Хорошо-хорошо. Я выпущу их всех, слышишь? Эй! — он повернулся к слугам, с раскрытыми ртами наблюдающими за происходящим. — Немедленно привести сюда пленников.

— Да живее вы, дьяволы! — крикнул несчастный купец. Голос его сорвался.

8

Пока кузнец торопливо снимал с них кандалы, Януш неотрывно смотрел на Ирину. Именно такой он увидел её когда-то в храме Святой Софии. Только тогда под нею кружился страшный людской водоворот. Фигура женщины чётко вырисовывалась на фоне чёрного провала окна. Маленькая, хрупкая и такая беззащитная...

— Я дарую вам свободу, — долетел до Януша голос купца, обращённый скорее не к пленникам, а к той, что бесстрашно стояла сейчас на краю пропасти и настороженно наблюдала за происходящим внизу. — Я дам вам деньги на дорогу, оружие и сопроводительную грамоту... С ней вас никто здесь не тронет. Беноццо, бумагу и чернила... Живо!

Купец не скрывал своей ярости, но вынужден был терпеливо ждать, когда всё наконец закончится. Прибежал запыхавшийся Беноццо. Кто-то из слуг подставил свою спину вместо стола. Марза тут же написал на принесённом листе несколько размашистых строк о том, что податели сего являются гостями Фактории со всеми вытекающими из этого протекциями и, после того как Беноццо ловко капнул на бумагу расплавленным воском, скрепил её своим золотым перстнем-печаткой.

— Вот грамота, — купец почти рычал, когда протягивал Янушу свёрнутый в трубку лист.

— Вот деньги, — Марза рванул с пояса увесистый кожаный кошель. — И... начальника стражи ко мне!