Гибель «Венеции». Детективная повесть начала XX века

Так познакомился лодочник с Яшкой – картежником. Тот в благодарность и выучил Аркадия некоторым своим фокусам. Карты в его руках так и летали друг за дружкой, вот она дама – а вот уже король.

Всех премудростей, лодочник, ясное дело, не постиг, тут много лет надо, только в остроге и есть столько времени на науку такую, но учеником он был прилежным и способным, в искусство крапа вник основательно.

Полгода примерно, до весны, прожил Яшка у них на всем готовом, а потом исчез не прощаясь, прихватив, однако, два четвертных радужных билета, что маманя на похороны свои берегла. Ну да ладно, наука того стоила, хотя мать до самой смерти, уже в большом купеческом доме, корила сына за излишнюю доверчивость.

Гадить, а именно так Аркадий для себя обзывал это занятие, у себя в родном городке лодочник, теперь уж бывший, не стал. Поехал в губернский город Саратов, применил навыки в гостинице «Империал», да так успешно, что сразу разбогател более чем на тысячу.

Пошуровал немного, шальные деньги ударили в голову, пропил и проелдал с мамзельками рублей триста, и отчалил в Нижний, потом в Пензу, после в Саранск… Ну, да гастроль была длинная…

Несколько раз бывал, как говорят шулера, «на грани фола», но ничего, провинциальная внешность и волжский простоватый говорок располагали и усыпляли бдительность. В Астрахани еле ноги унес от «коллег», которые чуть не поставили его на нож, но Матушка-владычица сохранила его грешную жизнь. И понял Аркадий, что все, хватит.

Вырученных денег собралось довольно для обзаведения своим делом – первой лавкой колониальных товаров. Такую Аркадий видел в Саратове, там были кофеи-чаи – индийские, цейлонские и китайские, перец, корица, кардамон, сахары всевозможные, белые и коричневые, сласти восточные и прочее – очень ему понравилось. Вот с этой самой первой лавки и пошло его процветание.

Женился, остепенился, родили они с супружницей дочку Настю, построили красивый большой дом с электричеством, водопроводом и заграничным нужником, в общем, зажили.

Жену, правда, вскоре Триандафилов схоронил, после родов она хворала, а через два года преставилась. Жениться более он не стал, жил бобылем, отдавая весь час торговому делу. С работниками Аркадий Иванович был крут, но, по его собственному мнению, вполне справедлив. Бил только за дело, а платил хорошо, больше, чем другие хозяева за такую же работу.

– Извините покорнейше, Аркадий Иванович, не соблаговолите ли ответить мне на вопросик-другой по сути ведомого мною следствия? – нашелся спросить Ордынцев.

– А чего, валяй. Мне не жалко, – махнул купец рукой.

– Не знаете ли Вы, с кем в компании мог пойти в «Венецию» Ваш работник Матвеев?

– А пес его знает. У него друзьяков есть несколько, а так, кто ему нальет, тот уже и друг. А сам наливать Сидор не спешил, нет… Экономил. Вот и наэкономился. А вот позавчера я его видал в этаком кураже, даже удивился. Сдается мне, что с Володькой Быковым они вместе из лавки выходили, а может я и обшибаюсь.

– Спаси Бог Вас, Аркадий Иванович, Вы мне крепко помогли.

– Да че уж там… Давай, бывай, если чего надо, то не стесняйся, заходи прямо в дом, доложишь человеку, что мол чиновник из полиции, пропустят – я упрежу.

IV

3 мая. Похороны и поминки

На следующий день были назначены похороны несчастных. В городке, где все друг дружку знали, настроение было траурным. Народу собралось много: соседи, сослуживцы, друзья-приятели и просто зеваки.

Николай тоже пошел, «из оперативного интересу», как объяснил он начальству, да и просто из любопытства. Бамута и Джамала похоронили два дня назад по магометанскому обычаю татары, остальных поделили так: Кипрея и Проню – за городской кошт на участке для неимущих, Солдатова – за счет купца Зейферта, на заводе которого он трудился, а расходы на погребение обоих приказчиков и цыгана Паши взял на себя купец второй гильдии Триандафилов, о чем было пропечатано объявление в «Волгском листке». Филипповы, однако, от помощи отказались, что чуть не привело к скандалу, дело с трудом удалось замять.

Процессия торжественно и медленно прошла по притихшим солнечным улицам, кони в султанах глухо топали по брусчатке, было очень тихо. Гора, нависшая над городом, всей своей вечною огромностью как бы говорила – все пройдет, и счастье, и горе, а я так и буду возвышаться над берегом Волги, и другие люди, иные поколения будут смотреть на меня и думать о том же, о чем вы сейчас.

На старом кладбище, где ветви смыкались над дорогой наподобие свода, процессию приветствовал юродивый Прошка, живущий весь год в своей хибарке на погосте. Многие люди протянули ему булки, конфеты и калачики, взятые специально для него, и Прошка благодарил их своей беззубой и бессмысленной улыбкой. Посетители кладбища верили, что, угощая его, приближаются к блаженству грядущего века.

Настоятель Крестовоздвиженской церкви протоиерей отец Стефан Каверзнев, известный своим праведным поведением, отслужил молебен, и при словах «и прости грехи вольныя и невольныя…» у многих на глаза навернулись слезы.