Гибель «Венеции». Детективная повесть начала XX века

Обратила в очередной раз внимание на себя учительница женской гимназии Роза Штрамбуль, – когда все бросали горсти земли, она швырнула в разверстую пасть могилы Паши Милевского красную розу.

После похорон Филипповы, опять же, пригласили гостей на свои, отдельные поминки, не желая, очевидно, причащаться к оплаченному Триандафиловым богатому поминальному обеду со стерляжьей ухой и печеным бараном, так что публика разделилась: самые преданные и добрые приятели Петьки пошли к ним на небогатое угощение, большинство же – в ресторан «Парадиз».

Николай пришел в некоторое замешательство: куда же ему идти? Но, рассудив здраво, пришел к поистине Соломонову решению: он побывает и тут, и там – служебное положение дает ему такое право.

У Филипповых он сразу увидел Володьку Быкова. Голодный блеск карих глаз выдавал его похмельное состояние. К тому же, он был голоден и в самом буквальном смысле. Первые три рюмки выпили молча, Николай с расспросами не лез, и только когда заговорили, оживленно перебивая друг друга, как это водится на поминках, он, не спеша, подошел к объекту своего интереса.

– Послушайте, Владимир, не знаю, как по-батюшке…

– Лукич я. Да ладно, называйте меня просто Вовой. Из полиции что-ль?

– Некоторым образом…

– Ну, спрашивайте-с. Я готов-с.

– Вспомните, пожалуйста, что вы видели, или слышали в «Венеции» тем несчастливым вечером.

– Все видел! Все слышал! Но ничего не помню. Крепко был выпимши-с. Отшибло память мне начисто-с! Как пришел – помню, как пили – помню, а как домой добрался – хоть убейте-с! А ведь мог уснуть за столом, или под оным, скажем. Верно говорят – пьяного Бог бережет-с!

Быков щедро сдабривал речь словоерсом, Коле это мешало, но он терпел.

– А может, вспомните когда? – с надеждой в голосе спросил Ордынцев.

– А может и вспомню, но сумлеваюсь очинно. Но, ежели чего-с, то сразу и всенепременно-с!

Оценив вероятность такого события, как весьма низкую, Ордынцев тепло попрощался с убитыми горем родителями Пети, и направился в «Парадиз», ресторан, принадлежащий купцу Триандафилову. Добрался он туда через час примерно, и застал поминки в той стадии, когда, выпив первые рюмок пять-шесть натощак, гости испытывают некую эйфористическую смесь эмоций: с одной стороны, жалко покойных, а с другой – хорошо, что еще не за наших душ упокоение пьют.

Все вспоминают трогательные и смешные эпизоды своего общения с ушедшими навеки, при этом ненавязчиво подчеркивая свою особую близость с ними. Одна Штрамбуль, как всегда, вела себя нетипично, но это уж у нее манера такая, всегда быть не как все. Она курила папиросу с длинным мундштуком и молчала.

В городе Штрамбуль появилась года четыре назад с выражением лица, как бы говорящим: «как же здесь все провинциально и скучно, но я встряхну этот городок!» Сразу же устроилась на службу в женскую гимназию учительницей французского языка.

Родом она была откуда-то то ли из Херсонской губернии, то ли из Одессы, уж туману Роза напустить умела. Гимназистки обожали новую учительницу за дух эмансипации, который витал вокруг нее невидимым эфиром. От нее так и веяло чем-то новым, современным, прогрессивным.

Какими-то намеками Роза дала понять окружающим, что здесь она не просто так, что имеет какое-то отношение к социал-демократическому подпольному движению, при этом напрямую никому ничего не говоря. Черта оседлости не касалась ее, принявшую православие, хотя Роза всегда подчеркивала свой атеизм и непримиримое отвращение ко всяким клерикалам, ясно давая понять, что это была лишь юридическая хитрость.

Одевалась она обычно в черное длинное платье и широкополую шляпу с вуалькой, вела себя крайне раскованно, не стесняясь опрокидывала рюмку-другую водки в компании, а примерно разок в неделю ходила в «Венецию», как она говорила – «на Пашу». Очень любила романс «Две розы», а цыган это знал, пел для нее специально, однажды она даже, расчувствовавшись, при всех, обняла его и поцеловала в щеку.

Красавицей Роза не была, но, как метко выразился один заезжий коммивояжер фирмы «Зингер», «что-то французистое» было в ней. Грустные восточные глаза, какой-то древнегреческий профиль, вечная загадочная улыбка одними уголками рта, маленькая родинка над верхней губой, даже несколько излишняя худоба и угловатость – все это шло ей чрезвычайно и составляло вместе с мрачноватым нарядом единый ансамбль в стиле «модерн».

Главной же причиной ее привлекательности была, несомненно, абсолютная непохожесть на здешних красавиц, коих, кстати, было немало. Многие мужчины заглядывались на нее, но подойти не решались: все те качества, что привлекали в ней, также и отпугивали.

Поговаривали, что инженер Павлов с Меркульевской мельницы дошел до той черты в своем восхищении Розой, что уже не придавал значения ни репутации, ни стилю поведения своей пассии. Однако ответного чувства его разнообразные безумства не вызвали – судя по всему, он казался Розе скучным и заурядным. Инженер сидел за столом неподалёку с очень унылым видом, который, впрочем, вполне соответствовал поводу застолья.

Николай подсел к Розе и представился.