Гибель вольтижера

– Ну, во-первых, не он, а его папаша. А во-вторых, Мишка – блудный сын… И не факт, что ему хоть крошка обломилась бы от папиных миллионов! Он же был изгнан из семьи. Вы же в курсе, надеюсь?

– Мы уже встречались с его сестрой и братом, – заверила я.

– Ну вот. А с таким говном, как он, связываться без малейшей гарантии… Прости, подруга, но это себя не уважать.

Мира задумчиво водила пуховкой по смуглой шее:

– Он мог быть очень хорошим… Нежным.

– Бе-е, – Любаша изобразила приступ тошноты. – Даже слышать не хочу. По мне, так лучше с пропахшим тиграми Харитоновым пошалить, чем с Венгром. Конечно, он милаш и все такое… Но нет! Спасибо.

От разочарования меня тоже начало мутить: у этих девушек было алиби. У старшего Харитонова тоже. И акробатов можно исключить, они готовились к выходу на манеж, их наверняка видели униформисты и шпрехшталмейстер.

Круг сужался… Мне опять предстояло встретиться с Леной Шиловой.

* * *

В том, что с этой беленькой девочкой они еще увидятся, Лена почему-то не сомневалась, а вот работа Саши в команде следователя стала откровением. Неприятным, чего уж скрывать… Зачем надо было выдавать себя за внучку билетерши? Что за танцы с бубном возле трупа?

Правда, на этот раз Саша раскрыла все карты буквально на пороге гримерки, где Лена, оцепенев, сидела в полумраке. Разумнее было бы умчаться домой, запереться в родном тепле, забраться в ванну с теплой водой и забыть обо всем ужасном, случившемся за эти дни, а она почему-то не могла сдвинуться с места. Смотрела в одну точку, в которой зияла лишь пугающая чернота.

То, что билетершу задушили ее шарфом, знали уже все – Ганев постарался… Процентов восемьдесят цирковых не сомневались, что это сильные Ленины руки накинули и затянули петлю на дряблой шее Анны Эдуардовны. Какие у Шиловой могли быть причины расправиться с пожилой женщиной, которая никому не причинила вреда, именно в эту минуту и обсуждалось во всех гримерках…

И только она сидела одна, никого теперь к ней и палкой не загонишь.

Поэтому Лена и вздрогнула всем телом, когда в дверь постучали. На мгновение показалось, с ней пришли расправиться. Устроить самосуд в сумерках… Если в расправе примут участие все, концов не найти. Круговая порука надежнее любого алиби.

Но в щель просунулась уже знакомая светлая голова, точно луч солнца просочился… Небеса протянули руку. Но не для того, чтобы забрать, напротив, сжалились, чуть ли не погладили по голове, и Лена чуть не расплакалась от облегчения: еще не время. Еще поживу!

– Можно?

– Конечно, – она отозвалась слишком поспешно, и Саша, кажется, заметила это.

«Ей можно, – подумала Лена расслабленно. – Пришла. Спасла…»

– Садись. Выбирай любое, – она указала на пустые кресла у гримерных столиков.

Сама Лена забралась с ногами на старый деревянный сундук, стоявший в углу с прошлого века, а до того – кто знает? В него свалили обветшалые костюмы, стоптанную обувь, списанный реквизит, и запашок внутри был так себе… Но Лена иногда тайком все же поднимала тяжелую крышку, унизанную потускневшими, но все еще золотистыми турецкими огурцами, по завиткам которых сейчас она безотчетно водила пальцем. Пылинок, вырывавшихся наружу, не замечала, ей виделись лунные искры, увлекающие в мир старого шапито, полного волшебства и печальных судеб. Складки мятых одежд пропитались слезами клоунов – самых грустных артистов цирка. Хотя быть воздушным гимнастом, ежедневно рискующим свернуть себе шею, ничуть не веселее. Почему же почти никто не уходит из цирка по собственному желанию, как из других профессий? Только тем путем, каким отправился Венгр…

– Ты насчет этого чертова шарфа? – справившись с первым потрясением, спросила она напрямик, когда Саша, едва присев, сообщила, что на самом деле работает в следственной группе. – Я без понятия, кто его спер и когда. Но ты мне не веришь, да?

– С чего ты взяла? – по бесстрастному Сашиному тону трудно было понять, против Лены она настроена или за…

– Я же не идиотка! Мой шарф – значит, моих рук дело. Только у меня не было ни одной причины душить эту несчастную Анну Эдуардовну! Она мне даже нравилась.

– Вы с ней общались?

– Ну, не то чтобы… Здоровались. – Лене внезапно вспомнилось – давний день вспыхнул в памяти благодарной радостью. – Когда она только устроилась к нам, то подошла ко мне после выступления и что-то такое наговорила… Приятное. Типа мы классно работаем, она в восторге и все такое. Она доброй была. Не представляю, кто мог ее ненавидеть…

– А почему ты решила, что убийца ее ненавидел?

Лена непроизвольно тряхнула головой:

– В смысле? Ну если задушил своими руками…

– Знаешь, бывает, что преступник не испытывает никакого негатива к жертве. Как говорится, ничего личного! Тараскина просто могла стать свидетелем того, что выдало бы его. И пришлось убрать ее…

Поежившись, Лена крепче обхватила согнутые колени:

– Ты меня пугаешь. Ну и работка у тебя… Еще хуже моей.

– А ты свою не любишь?