Читаем «Гибель Запада» и другие мемы. Из истории расхожих идей и словесных формул полностью

Более того, в эмигрантской критике начала 1950-х годов выражение встречается не только у Хомякова. Так, в рецензии на сборник Георгия Иванова «Портрет без сходства» Н.Е. Андреев писал в «Гранях»: «Георгий Иванов, „замеченный и благословенный“ самими Гумилевым и Ахматовой, „Вениамин серебряного века“ русской поэзии, – поэт по самой сущности своей: легкий по ритмам, музыкальный, знающий цену слову, пленяющий стихом – четким, выпуклым, удивляющим даже привыкших к выразительности русской поэтической речи»[403]. В редакционной врезке к републикации двух ранних стихотворений Мандельштама («Уничтожает пламень…» и «Как тень внезапных облаков» [по «Аполлону» – с ошибкой: «Священных мимо берегов» вместо «Смущенных мимо берегов»]) в мюнхенском журнале «Литературный современник» [главный редактор Б. Яковлев] говорилось: «Трудно назвать другого поэта серебряного века, так самозабвенно отдавшегося поэзии и не замечавшего происходивших событий, как Осип Мандельштам. Он шел в литературе своей собственной походкой»[404].

Эти факты указывают на то, что в хронологии Ронена есть существенные лакуны, которые необходимо заполнить. Мы можем назвать три важных, но не учтенных исследователем послевоенных источника – два русских и один франкоязычный, – благодаря которым выражение «серебряный век» окончательно вошло в обиход как термин, обозначающий определенный период истории русской литературы и культуры. Во-первых, это большая обзорная книга И.И. Тхоржевского «Русская литература», вышедшая в Париже в 1946 году, а затем переизданная с поправками и дополнениями в 1950-м (она известна главным образом по разгромной рецензии на нее Бунина[405]). В главе «Конец „Золотого века“ русской поэзии», посвященной поэзии Фета, Майкова и Полонского, Тхоржевский заметил, что ими «завершился «золотой век» русской поэзии, и вступил в полемику с Владимиром Соловьевым, который, по его словам, «ошибочно относил их уже к веку „серебряному“»[406]. Соловьев, как известно, использовал выражение «серебряный век» лишь однажды, в статье «Импрессионизм мысли» (1897) о Случевском, назвав последнего «одним из немногих еще остающихся достойных представителей „серебряного века“ русской лирики»[407]. Однако в том же 1897 году приготовлялась к печати его книга «Серебряный век русской лирики (опыт философской критики)», о чем сообщало рекламное объявление на обложке 3-го издания «Духовных основ жизни»[408]. В нее, судя по всему, должны были войти, кроме «Импрессионизма мысли», другие литературно-критические статьи Соловьева 1890-х годов: «О лирической поэзии: По поводу последних стихотворений Фета и Полонского», «Буддийское настроение в поэзии», «Поэзия Ф.И. Тютчева», «Поэзия гр. А.К. Толстого», «Поэзия Я.П. Полонского». Ясно, что лирикой «серебряного века» Соловьев называет творчество поэтов, активно работавших в 1850–1880-е годы. Для Тхоржевского же этими поэтами завершается «золотой век» русской поэзии, а «„серебряный век“ придет позднее, с Бальмонтом, – и достигнет высшего напряжения и расцвета в Блоке»[409]. В главе «Проблески свежести в поэзии конца века» (Фофанов, Случевский, Анненский) он дает такую периодизационную схему:

Между «золотым веком» русской лирики, тем, что оборвался на Полонском, – и новым, «серебряным веком» русской поэзии (Бальмонт – символисты – Блок, Есенин, Ахматова), – протянулась полоса поэтического безвременья; впрочем, не безусловного. Были и тогда проблески свежести, новых художественных приемов[410].

Одна из следующих глав имеет название «Начало „Серебряного века“ русской лирики», и в ней Тхоржевский пишет:

Бальмонт первый воскресил в русских читателях на склоне XIX века любовь к стихам, остывшую в дни гражданской поэзии. Символисты вошли уже в брешь, пробитую им, Бальмонтом. Он первый бросил, в стихах, открытый вызов слабеющему реализму. Им начат новый, серебряный век русской лирики[411].

Перейти на страницу:

Все книги серии Новые материалы и исследования по истории русской культуры

Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика
Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика

Сборник составлен по материалам международной конференции «Медицина и русская литература: эстетика, этика, тело» (9–11 октября 2003 г.), организованной отделением славистики Констанцского университета (Германия) и посвященной сосуществованию художественной литературы и медицины — роли литературной риторики в репрезентации медицинской тематики и влиянию медицины на риторические и текстуальные техники художественного творчества. В центре внимания авторов статей — репрезентация медицинского знания в русской литературе XVIII–XX веков, риторика и нарративные структуры медицинского дискурса; эстетические проблемы телесной девиантности и канона; коммуникативные модели и формы медико-литературной «терапии», тематизированной в хрестоматийных и нехрестоматийных текстах о взаимоотношениях врачей и «читающих» пациентов.

Александр А. Панченко , Виктор Куперман , Елена Смилянская , Наталья А. Фатеева , Татьяна Дашкова

Культурология / Литературоведение / Медицина / Образование и наука
Память о блокаде
Память о блокаде

Настоящее издание представляет результаты исследовательских проектов Центра устной истории Европейского университета в Санкт-Петербурге «Блокада в судьбах и памяти ленинградцев» и «Блокада Ленинграда в коллективной и индивидуальной памяти жителей города» (2001–2003), посвященных анализу образа ленинградской блокады в общественном сознании жителей Ленинграда послевоенной эпохи. Исследования индивидуальной и коллективной памяти о блокаде сопровождает публикация интервью с блокадниками и ленинградцами более молодого поколения, родители или близкие родственники которых находились в блокадном городе.

авторов Коллектив , Виктория Календарова , Влада Баранова , Илья Утехин , Николай Ломагин , Ольга Русинова

Биографии и Мемуары / Военная документалистика и аналитика / История / Проза / Военная проза / Военная документалистика / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология