Гибельный огонь

Миссис Трейдер резко повернулась и бросилась к лестнице. Когда она проходила через среднюю комнату, под ее ногой незаметно разбился подсвечник. — Мист… — начала она, но голос ее дрогнул, и ей пришлось облизать губы, прежде чем повторить попытку. — Мистер Джадсон!

Ригсби открыл дверь как раз вовремя, чтобы подхватить застывшую женщину, которая споткнулась на последней ступеньке и упала навстречу ему. Неожиданный толчок заставил их вернуться в гостиную. В кои-то веки миссис Трейдер, не глядя в глаза своему хозяину, выпалила: — Мертва, мистер Джадсон, она мертва и убита. О, боже мой! В своей собственной постели!

Ригсби повернул блондинку лицом к себе и, высвободив руки, бросился вверх по лестнице. Она плакала в одном из кресел с прямой спинкой, пока он не вернулся; и слезы ее были настоящими, но они были пролиты из-за этого события, а не из-за самой девушки.

Ригсби был очень тих, когда он вернулся через несколько минут. Его туфли слегка шуршали по ступенькам, вот и все. Кожа его лица была почти того же цвета, что и нейтрально короткие седые волосы. — Посмотрите на меня, Элинор, — тихо сказал он. Его пальцы, нежные, но неумолимые, направляли ее подбородок, когда она медленно повиновалась. Это был маленький человечек в комическом одеянии, но глаза у него были цвета расплавленного цинка. — Сейчас вы пойдете домой и забудете все, что видели наверху. Когда вы вернетесь завтра, вы никогда не будете знать Аниту, никогда не будет никого, кто жил бы на третьем этаже. Вы меня понимаете?

— Да. Голос из уст миссис Трейдер был не ее собственным, но он управлял ею.

***

Оставшись один в центре своих трех комнат, Ригсби переоделся в белое. Символы, нанесенные на края мантии, были из нитей того же оттенка, отличаясь только фактурой от основной ткани.

— Ну и что?— спросил голос из угла.

Ригсби пожал плечами. Его лысина становилась более заметной, когда он был подавлен. — Она была моей племянницей. Она была последней моей крови.

— Ты знаешь, кем она была, — проскрежетал голос. — Она была шлюхой, да, шлюхой.

— Некоторые вещи необходимы…

— Только не для нее. Она никогда так низко не опускалась…

— Она была моей кровью! — голос Ригсби пронесся по полутемной комнате и заставил другой голос замолчать. Он повернулся к внешней стене, сжимая руки, чтобы они не дрожали. Окна с этой стороны были закрыты книжными полками, тянувшимися вдоль длинной стены. Корешки книг под синей, зеленой и тусклой, красной библиотечной лентой располагались рядами по полированному ореху без каких-либо отметин, кроме нескольких цифр белыми чернилами. Он дотронулся до одной из них.

Каждый тонкий том представлял собой машинописный текст собственного сочинения Ригсби, переплетенный им между листами серого картона. Никто не помогал ему во время набора текста или компиляции. Отчасти цель Ригсби состояла в том, чтобы придать этим книгам некоторую дополнительную ценность, вытекающую из тесного контакта с ним. Более важным, однако, было другое соображение: каждый машинописный текст был утроен группами букв и цифр в таком порядке, который не имел бы смысла для неискушенного человека. Ригсби намеренно не кодировал результаты своих многолетних поисков, но форма записи, которую он стал использовать, была гораздо более специализированной, чем латинские и арабские символы могли вместить в свои обычные значения. Одна тривиальная ошибка разбиения на страницы, одно перемещение среди миллионов букв, незаметное и незамечаемое, означало бы мгновенную катастрофу в тот темный момент, когда данные будут использованы снова.

Очень немногие из книг в футлярах были не собственного сочинения Ригсби. Его рука потянулась к одной из них: приземистой, почерневшей от времени; ее переплет из свиной кожи треснул от шнурков. Он знал наизусть каждое слово загадочного латинского текста, но никогда прежде всерьез не задумывался над его использованием. Страницы через силу раскрылись, с трудом раздвигаясь под его пальцами.

— Неужели ты зайдешь так далеко?— печально спросил голос позади него.

Ригсби закрыл книгу, прежде чем ответить: — Наказание, которое прекратилось с телом, не будет, не будет достаточным для меня. Окончательность этого акта, кто бы его ни совершил, не может быть объяснена газовой камерой или автомобильной аварией. Мне очень жаль, Вера, но у меня нет выбора.

— Нет, — резко сказал он, поворачиваясь с бриллиантовой твердостью в голосе, прежде чем его слушательница успела ответить, — не говори мне, что мне придется отказаться от всего этого… Голос Ригсби сорвался, но его рука прочертила дугу по комнате. Книги, реторты, соединенные прозрачными червями трубок; карты, свернутые в углу под древней астролябией.— Оно уже ушло, оно мертво. Если бы я проигнорировал то, что произошло… Вера, я бы не был тем же самым человеком, человеком, который… сделал то, что сделал я.

Его лицо было вырезано из серой стали. Если он и испытывал какое-то колебание, то оно не дрогнуло у него в горле, когда он сказал: — Вы мне поможете, Вера?