Девушка позволила своей блузке упасть; ее голова повернулась, вбирая в себя невыразительность обстановки. — Эй, это нереально, — прошептала она. Неуверенный шаг привел ее к кушетке. Она оказалась твердой на ощупь, теплее крови. — Ты действительно стараешься изо всех сил, не так ли?— спросила она. Впервые в ее голосе прозвучало что-то искреннее.
Ригсби скинул туфли и шагнул на кушетку. Клетка висела в центре купола на крюке, который до этого был невидим. — Сейчас самое время.
Можешь раздеться, — сказал он. Он развязал расшитый золотом кушак, который носил поверх уличной одежды в качестве пояса.
Девушка стянула топ через голову, резко дернув его, когда он запутался в петле волос. Тем же движением она небрежно отбросила одежду к стене. Усевшись на краешек кушетки, она зацепила один длинный, тонкий носок сандалии за задний ремешок другой сандалии, затем остановилась. Хирургическая холодность света покусывала ее. — Я… — начала она. Она крепко обхватила свою грудь без сексуального намерения. — Послушай, — сказала она, — ты хочешь, чтобы я приняла душ? Я имею в виду…
— Я нанял тебя такой, какая ты есть, — мрачно ответил Ригсби. — Потом ты можешь помыться или нет, как тебе будет угодно. Сними с себя остальную одежду.
Девушка повиновалась без особого энтузиазма. Обе сандалии ударились о стену. Они должны были загреметь, но не сделали этого. Она сунула сложенную купюру в боковой карман, прежде чем стянуть рваные джинсы вниз по бедрам. — Послушай, — повторила она, не сводя глаз с маленького мягкого тела Ригсби, чтобы не видеть так отчетливо свое собственное, — неужели нам обязательно нужен такой яркий свет?
Впервые за этот вечер Ригсби улыбнулся. — Да, — сказал он, ирония все еще была на его лице, когда он потянулся к девушке, — но свет потускнеет позже.
Приступая к древним механизмам своего ремесла, девушка снова удивилась, как комната без видимого источника света может быть такой яркой. Затем, не меняя яркости, свет начал скользить волнами от белого к фиолетовому, такими же бессмысленными, как у моря.
Комната была желто-зеленой, пульсирующей шартрезом, который смывал тонкие седые волоски на груди Ригсби в новое, как бы сшитое поле. — Еще, — тихо сказал он.
— Еще, милый? Девушка провела мозолистой ладонью по его животу с чем-то вроде нежности, прижимаясь ближе. — Слушай, а ты неплохой. Но на этот раз… — она шелковым движением переместилась на светящейся кушетке.
— Да, — пробормотал Ригсби студенистым голосом, наклоняясь. Высоко торчащие ноги девушки отбрасывали тени на ее выпуклую грудную клетку. И свет в комнате стал оранжевым.
***
По ним струился гранатовый свет цвета застывшей крови. Ригсби неловко поднялся на ноги. Девушка поерзала на кушетке, потянулась. — Что теперь, милый?
— Ничего. Взгляд Ригсби был устремлен куда-то за пульсирующие стены комнаты. — Теперь ты можешь идти.
Выщипанные брови удивленно изогнулись. — В чем дело? Разве я не была хороша?
Его тон сам по себе игнорировал девушку, и Ригсби продолжил: — То, что я должен сделать, требовало, чтобы я был… бесполым, этого достаточно, чтобы связаться с теми, кто может мне помочь. С женщиной-партнером, с которой я мог бы слить свой дух, я смог бы стать нейтральным существом. Это было…
Он посмотрел на скворца, который ощутил воздействие его глаз, тонких рубиновых белков вокруг зрачков, которые все еще были металлически-серыми. Птица пронзительно закричала и запрыгнула на дальний конец насеста.
— … в данных обстоятельствах невозможно, — продолжал Ригсби. — Куда идет тело, туда должен следовать и дух. Стало необходимо, чтобы я истощил часть своей природы, мужскую часть. Для этого ты была мне нужна. Ничего больше.
— Боже мой, — сказала девушка, приподнимаясь на локтях. — Ты хочешь сказать, что даже совокупляться не хотел?
— А ты? — устало спросил Ригсби.
— Боже, как это грязно!— прошептала девушка. Грязные руки подтянули ее голени к краю кушетки.
Ригсби рассмеялся невеселым хихиканьем, эхом, отозвавшимся в комнате. — Да. Так и есть, — согласился он, и кожа на его лице натянулась до костей. — Гораздо грязнее, чем ты можешь себе представить. Я установил контакт, который я… хотел.
Он поднял птичью клетку.— Посмотрим, что они скажут? Скворец ударил по руке Ригсби, когда тот просунул ее в дверцу клетки. Его пухлые пальцы были проворнее птицы; большой и указательный пальцы сомкнулись вокруг ее шеи и вытащили ее из клетки.
— Что… — выпалила девушка. Ее мышцы напряглись, когда она попыталась вспомнить, какой кусок сверкающей ткани скрывает выход.
Ригсби не говорил вслух, но мучительная дрожь, пробегавшая по его телу, свидетельствовала о его сосредоточенности. Казалось, он забыл о птице, сжимая ее обеими руками. Пальцы на горле не давали скворцу кричать, но у него было достаточно свободы, чтобы щелкать крыльями. Перья стучали друг о друга, как шлепающие доски.