Гибельный огонь

Чарльз Форт собирал сообщения об аномальных явлениях из периодических изданий (в основном из научных журналов) и опубликовал их в четырех томах с 1919 по 1932 год. Они включают в себя сообщения о вещах, которые сейчас считаются истинными (например, гигантский кальмар и шаровая молния), но которые тогда ортодоксальная наука отвергала как ошибки наблюдателей. В частности, вопросы, которые необъяснимы, но не особенно спорны (например, неподтвержденные наблюдения астрономических тел уважаемыми наблюдателями); и совершенно причудливые вещи, такие как дождь из лягушек в Англии или дождь из бритого мяса в Кентукки. Форт не писал об НЛО, но они являются частью современных интересов Фортеанцев.

Но тот факт, что я интересуюсь такими вещами, вовсе не означает, что я верю во все это. Есть люди, которые это делают, точно так же, как есть люди, которые считают, что опровержение сообщения о спонтанном самовозгорании человека опровергает все подобные сообщения. Я считаю обе группы бредовыми (и я считаю, что люди, которые думают, что вы получаете настоящую науку или реальную историю из телешоу, глубоко невежественны, но это немного другой вопрос).

Одним из самых интересных авторов в Фортеанском обществе (и, вообще, в естественной истории) был Айвен Т. Сандерсон. Он был способен модифицировать свои данные, чтобы улучшить рассказ, но он был прекрасным писателем и человеком большой культуры и интеллекта.

Одно из эссе Сандерсона было посвящено вудвасам, или вудхаусам (да, именно от них происходит имя юмориста П. Г. Вудхауса): описания диких людей, найденные на полях средневековых рукописей. Он предположил, что существовала европейская версия снежного человека, но это был скорее человек, а не гигант, как дикарь на северо-западе Соединенных Штатов.

Вероятность того, что это — правда (или, если уж на то пошло, вероятность того, что снежный человек бегает по Северной Калифорнии), не имела значения для моих целей. Я подумал, что эта идея подойдет для рассказа, поэтому написал «Дети леса».

Эта форма восходит к сказкам, которые я так любил, как только сам мог читать. Стало модным придавать сказкам современный уклон или переделывать их. Я не пытался быть умным, но пытался относиться к реалиям средневековой жизни и ее классовой структуре с тем, же реализмом, который я привнес бы в историю, действие которой происходит во Вьетнаме.

Когда «Дети леса» были впервые опубликованы в печати, они принесли мне два гневных письма. (Только одна другая моя история из 70-х годов вообще вызвала какие-либо комментарии.) Я не уверен, что это означает, поскольку авторы писем были возмущены совершенно разными аспектами рассказа (и оба были неправы). Это может просто указывать на то, что когда я пишу, мой вымысел вызывает эмоциональную реакцию у читателей.

Если это так, то именно это я и пытаюсь сделать.

***

Когда Теллер вернулся с поля, скрюченный, как ручка мотыги, и выглядевший вдвое старше своих сорока лет, его жена сказала: — Корова совсем высохла, старик. Теллер нахмурился. Она выпалила свои слова, как стрелы из арбалета. Он понимал их, понимал также, почему она точит черное железное лезвие их единственного ножа. От жены, искореженной и почерневшей от времени за те же годы, что погубили его самого, Теллер повернулся к своей дочери Лене.

А Лена была ослепительной вспышкой солнечного света в темной хижине.

Ей было шесть лет, хотя ни один из ее родителей не смог бы сказать об этом постороннему человеку, не пробормотав что-то невнятное и не приложив пальцы к потрескавшимся губам. Но незнакомцев здесь не было. За дюжину лет, прошедших с тех пор, как Черная Смерть охватила Южную Германию, дорога, которая когда-то вела к большой дороге, а оттуда в Штутгарт, снова слилась с лесом. Хижина была воплощением цивилизации — улей с двумя отверстиями в соломенной крыше. Теллер теперь стоял в дверном проеме; над ним было отверстие в крыше, служившее дымоходом для открытого огня в центре комнаты. У этого костра сидела Лена, подкладывая еще одну охапку дров под горшок с кашей, прежде чем посмотреть на отца. Ее улыбка была робкой, но радость, подчеркивающую ее, была такой, же реальной, как и белокурость ее покрытых сажей волос. Она не осмеливалась показать Теллеру рубцы под рубашкой, но знала, что мать не станет бить ее в его присутствии.

— Я сказала, что корова высохла, — повторила женщина.

Скрежет железа по камню эхом отозвался на ее слова. — Ты же знаешь, что мы не сможем прожить до жатвы с тремя ртами и без молока.

— Женщина, я забью…

— Ты не будешь этого делать. Она соскользнула на пол и повернулась к нему лицом, кривоногая и более короткая на своих собственных ногах, чем когда сидела на табурете. — Мясо сгниет через месяц, а у нас нет соли. Три рта не продержатся все лето на коровьем мясе, старик.

— Три рта не протянут до конца лета.