Гибельный огонь

Кровавая ярость сверкнула в глазах Ульфа, и он яростно дернул за веревку. — Вы будете считать меня троллем, жрец, если не сделаете так, как я говорю. Я выпью вашу горячую кровь, если вы будете мне перечить.

Иоганн, задыхаясь, не мог и не хотел говорить.

С каждой пройденной милей небо, и деревья становилось все более темными. — Нет, я ничего не знал о золоте, пока Тора не сказала мне, — снова нарушил Ульф гнетущее молчание.

Священник кашлянул, чтобы прочистить горло. — Тора — это ваша жена?— спросил он.

— Жена? Ха! — завопил Ульф, и его хриплый смех зазвенел, как у демона. — Жена? Она была женой Халльштейна, и я убил ее вместе со всеми ее домочадцами! Но перед этим она рассказала мне об орде троллей, действительно рассказала. Вы бы послушали эту историю?

Иоганн кивнул, не переставая улыбаться. Он учился распознавать смерть, когда она стрекотала под острием топора.

— Итак, — начал огромный Северянин. — Там был закладчик, сын Кари Халльштейна, который последовал за королем на войну, но оставил свою жену, то есть Тору, чтобы она управляла поместьем. В первый же день я пришел и взял у ее пастуха овцу. Я сказал ему, что если ему это не нравится, то пусть он пришлет ко мне своего хозяина.

— Зачем вы это сделали? — удивленно спросил толстый священник.

— Почему? Потому что я Ульф, потому что я хотел овцу. Женщина, играющая роль мужчины, в любом случае неестественна.

— На следующий день я вернулся на участок Халльштейна, и увидел, что стада были загнаны. Я вошел во двор, окружающий дом, и позвал хозяина, чтобы он вышел и привел мне овцу. Берсеркер громко заскрежетал зубами, вспоминая. Иоганн увидел, как побелели костяшки его пальцев на рукоятке топора, и застыл в ужасе.

— Хо! — крикнул Ульф, опустив левую руку на щит, висевший на боку его коня. Медный щит зазвенел, как гром в облаках. — Она вышла, — проскрежетал Ульф, — и волосы у нее были рыжие. — Все наши овцы в загоне, — сказала она, — но вы как раз вовремя, для забоя. А из зала вышли три ее брата и люди из поместья, всего их было десять. Они были в полных доспехах, и в руках у них были мечи. И они убили бы меня, сына Ульфа Отгейра, по приказу женщины. Мне пришлось бежать от женщины!

Берсеркер прорычал свои слова в сторону леса. Иоганн понял, что он наблюдает за сценой, которая разыгрывалась перед ним десятки раз, и свидетелями которой были только деревья. Ярость позора горела в Ульфе, как смола в сосновой хвое, и его разум был потерян для всего, кроме прошлого.

— Но я вернулся, — продолжал он, — в темноте, когда все они пировали в зале и пили свой эль за победу. Позади помещения горели дрова, чтобы зажарить овцу. Я убил там двоих и сунул под карниз крыши одно из горевших бревен. Затем я подождал у двери, пока те, кто был внутри, не заметили пожар, и Тора выглянула наружу.

— Приветствую тебя, Тора, — сказал я. — Вы не дали мне баранины, так что сегодня вечером я должен поджарить ваших людей. Она попросила меня дать ей возможность что-то сказать. Я знал, что она была обречена, и поэтому согласился. И она рассказала мне о Пармском лорде и о сокровищах, которые он привез из Ирландии — золоте и драгоценных камнях. И еще она сказала, что эти сокровища находятся под проклятием, что их должен охранять тролль, и что мне нужен священник для мессы, потому что тролль не может пресечь воодушевление христианина, и затем я должен убить его.

— Разве вы не пощадили ее за это? Иоганн задрожал, больше боясь молчания, чем неправильной речи.

— Пощадить ее? Нет, и никого в ее доме тоже, — прогремел в ответ Ульф.— Ей лучше было бы попросить пощады у огня, как она и предполагала. Огонь и так был в ее волосах. Я ударил ее, и никогда еще женщина не была так хороша для удара топором — она раскололась, как восковая кукла, и я отбросил куски в стороны. Затем появились ее братья, они один за другим прошли через дверь, и я убил каждого по очереди. Больше там никого не было. Когда крыша рухнула, я оставил их с пеплом вместо надгробия и пошел искать священника для мессы — чтобы найти вас, жрец. Ульф, к которому вернулось хорошее настроение после кульминации его рассказа, снова дернул за веревку.

Иоганн уткнулся в шею лошади, чувствуя тошноту не только от этой истории, но и от петли. — Почему вы доверяете ее рассказу, если она знала, что вы ее убьете, так или иначе?

— Она была обречена, — усмехнулся Ульф, будто это все объясняло. — Кто знает, что сделает человек, когда его ждет смерть? Или женщина, — добавил он более задумчиво.

Они ехали дальше в сгущающейся темноте. Деревья, без малейшего дуновения ветра стояли такие же мертвые, как и камни под ногами.

— Вы узнаете место? — вдруг спросил немец. — Разве мы не должны сейчас разбить лагерь, а утром двинуться дальше?