Гибельный огонь

Шишковатый конец десятифутовой ветки дерева вышиб ему мозги с эффективностью камнемета — требюше.

Ку-ме, кривоногая и худощавая, метнулась сквозь свору. Если ее сила и уступала силе Корта, то все же она была выше стандартов истинных мужчин, а у женщины была холодная воля, чтобы преодолеть панику и действовать перед лицом катастрофы. Собаки с рычанием отступили назад. Лошадь без всадника отпрянула от волочащейся тяжести, все еще цепляющейся за поводья. Еще двое мужчин, Карл в красном шелке и золотой ткани и Рауш рядом с ним — его мрачное лицо было крепостью посреди хаоса — ворвались на поляну, где лежала жертва: Ку-ме зашипела на них и замахнулась своей забрызганной мозгами дубиной.

Рауш натянул поводья, и его левая рука ухватилась за уздечку хозяина, не давая юноше ворваться в смертоносный круг дубинки. Затем он свистнул, и из-за спины его лошади, суровой, как фурия, выскочила пара мастифов.

Не было ни выбора, ни надежды. Ку-ме шагнула вперед, так смело, словно ее смерть не была неизбежна. Она замахнулась на ближайшего мастифа, и промахнулась, когда тот отскочил назад. Корт крикнул с края поляны, но его ярость была слишком запоздалой. Второй прыжок мастифа закончился тем, что его клыки заскрежетали по костям правого плеча Ку-ме. Она отчаянно вскрикнула, когда челюсти первого пса сомкнулись на ее голове.

Ее шея громко хрустнула.

Одновременно раздался щелчок охотничьего арбалета.

На полпути между кустами и собаками-убийцами тело Корта дернулось назад. На поляну выехал четвертый охотник, первым делом остановившись, чтобы вставить стрелу с квадратной головкой в пусковую канавку своего оружия. Огромная железная стрела подбросила Корта, пронзив его грудину, и вышла через спину.

Мастифы отошли прочь, когда стая начала драку за свои трофеи. Лучник отцепил свой арбалет от седла тяжело дышащего коня и спешился, чтобы отогнать собак подальше от Корта. Рауш тоже соскользнул на землю, целеустремленно проверив большим пальцем острие клинка, и направился к Ку-ме.

— Нет, эти… существа… нечистые, — сказал Риттер, торжествуя сквозь усталость в своем голосе. — Мы не потащим их обратно. Пусть их едят собаки. Он приподнялся в седле, и не сводил глаз с Лены, держа ее крепко, как змея кролика. Его бриджи и туника отливали золотом не ярче, чем его распущенные волосы. Пена от череды лошадей, на которых он скакал до самого измора, почернела на его икрах и бедрах, а туника потемнела от его собственного пота. Но его широкие плечи по-прежнему не опускались, и на языке у него прозвучал смех после того, как он плеснул в рот вина из предложенного Раушем кожаного мешка. — Так… Ведь это она устроила нам пробежку, правда, мой дорогой Рауш? Но я думаю, что она стоила нескольких лошадей, нет…? И даже бедняга Герман хорошо мчался верхом, но он сам был виноват, если позволил троллю размозжить себе голову.

И уже более деловым тоном он добавил, обращаясь к Раушу: — Будь готов держать ее за руки.

Глаза Лены были открыты, и она смотрела во все глаза. Но даже если бы это обстоятельство всплыло у нее в голове, она не сразу поняла бы, почему фон Арнхейм расшнуровывает свои бриджи.

***

В конце концов, к ней вернулось сознание. На обратном пути к замку ее привязали: — запястья к седельной луке, а лодыжки — друг к другу под брюхом лошади. Этой боли она избежала, так как во время мрачной, медленной поездки она упала на труп Германа, который висел перед ней крест-накрест. Ее светлые волосы были спутаны над парой поперечных рубцов, оставленных ударами. Рауш, наконец, использовал тяжелый конец своего хлыста, чтобы успокоить девушку для своего хозяина.

Ее бедра были липкими от крови, частично из-за колючек ежевики.

Когда она проснулась, то поняла, что находится в крошечной комнатке. Снаружи зарычал мастиф. У него был низкий рокот, проникающий внутрь, но не слишком громкий, который мог напугать так, как не мог бы напугать бешеный лай мелких зверей. Уже давно миновал закат, и только запах говорил Лене, что ее засунули в пустую собачью конуру, а мастифы стояли на страже у входа. В отличие от людей — слуг Карла, большие псы могли держать всех остальных подальше от того, что пока было собственностью только Риттера.

Лена, извиваясь, поползла к двери. Поперек нее лежал огромный, как лошадь, мастиф. Голова зверя была поднята, и один из кинологов, прекрасно зная о его способностях, поспешил прочь через грязный двор. Только бочонки крепкого эля, доставленные в честь триумфа Риттера, придали ему смелости подойти так близко, как он это сделал.

Разбуженный незваным гостем, пятнистый пес повернулся, чтобы облизать собственные бока. Лена замерла, но лунный свет на ее волосах привлек широкую морду пса к открытой двери. Глаза собаки были спокойные, с темными зрачками, которые были больше, чем у человека, а язык мастифа прошелся по виску Лены, как мягкая тряпка, вытирая запекшуюся там кровь.