Гибельный огонь

В большинстве мест деревья росли до самой кромки воды более плотно, так как могли принимать солнечный свет как со стороны, так и сверху. Края неглубоких заводей распадались после каждого дождя на отдельные водные пространства, густые от растительного богатства и такие же черные, как кожа тех, кто жил в них. В более сухие часы здесь были песчаные отмели и легкие просторы, на которых можно было торговать с лесным народом.

Долбленая лодка Гомеса уже соскользнула обратно в топь, оставив на песке ровную выемку киля, в центре которой виднелись размытые следы босых ног. Несколько десятков туземцев все еще толпились вокруг такого же судна Каминского, поглаживая его рулоны яркой ткани или болтая с гребцами. Затем из-за лесистого мыса показался пароход.

Деревья действовали как идеальный глушитель для пыхтящего двигателя. С поспешностью, мало похожей на панику, лесные жители растаяли в лесу. Смуглый португалец отдал сердитый приказ, и его команда погрузила весла. Освободившись от груза, лодка погрузилась всего на несколько дюймов в воду, и могла бы, если бы это было необходимо, скользить по поверхности среди корней деревьев, где двухпалубный пароход никогда бы не смог последовать за ней.

Притормозивший до такой степени, что его кормовое колесо лишь изредка шлепало, правительственный корабль приближался к Гомесу. Для Верхнего Касаи это был линкор, хотя его максимальные двадцать четыре метра вряд ли вызвали бы интерес в более цивилизованной части мира. Навесы защищали сотни солдат, перегрузивших боковые перила. Капитан был европеец, светловолосый, мягкий на вид человек в бельгийской военной форме. Единственным другим белым человеком, которого можно было разглядеть, был унтер-офицер, стоявший за пулеметом «Готчисс» на носу судна.

— Как я понимаю, это господа Гомес и Каминский? — крикнул офицер, когда пароход развернулся в дюжине ярдов от каноэ. Он улыбался, используя кончики пальцев, чтобы уравновесить свой вес на перилах мостика правого борта.

— Вы же знаете, кто мы такие, де-Врини, черт бы вас побрал, — огрызнулся Гомес. — У нас есть патент для торговли, и мы платим свою долю вашему Обществу Космополитов. А теперь оставьте нас!

— Да, платите свою долю, — промурлыкал де-Врини. — Золотая пыль и золотые самородки. Где вы берете такое золото, мои прекрасные друзья — полукровки?

— Карлос, все в порядке, — крикнул Каминский, стоя в своей застрявшей на грунте лодке. — Не сердись, господин просто выполняет свой долг по защите торговли, вот и все. Под сомбреро, которое он научился носить на американском юго-западе, у Каминского закипал пот. Он знал вулканический характер своего друга, знал также репутацию блондина, который их подстрекал. Только не сейчас! Не на грани того успеха, который принес бы им вход в любое общество мира!

— Торговля? — закричал Гомеш. — А что они знают о торговле? Он погрозил де-Врини кулаком и заставил каноэ нервно покачнуться, так что пухленькая ангольская женщина, на которой он женился дюжину лет назад, успокаивающе положила руку ему на ногу. — Вы приставляете ружье к голове какого-нибудь бедного негра, и платите ему полпенни за латекс, который продаете в Париже за шиллинг четыре пенса. Торговля? Не было бы никакого золота из этого леса, если бы племена не доверяли нам и не получали справедливую цену за пыль, которую они приносят!

— Ну, это мы еще посмотрим, — ухмыльнулся бельгиец.— Видите ли, ваш патент на торговлю был выдан по ошибке — кажется, он предназначался для какого-то Гомеза, имя которого пишется с буквой «з», — и у меня есть приказ сопровождать вас обоих в Бома, пока этот вопрос не будет решен.

Широкое лицо Гомеса стало шафрановым. Он начал оседать, как снежная фигура в солнечный день. — Они не могут забрать наш патент из-за орфографической ошибки, допущенной их собственными клерками?— заскулил он, но его слова были скорее больным апострофом, чем настоящим вопросом.

Бельгиец все равно ответил на вопрос. — Вы так не думаете? Разве вы не знаете, кто назначает судей нашего Свободного Государства Конго? Уверяю вас, это не евреи и не портовые девки — негритянки.

Гомес, вероятно, упирался своей обвисшей тушей о поперечину лодки, хотя вполне мог дотянуться до «Маузера», лежащего на рюкзаке перед ним. Вероятно, именно это и подумал Баенга, когда сделал первый выстрел, который сбросил Гомеса в воду. Каждый лесной стражник с винтовкой последовал за ним неровным залпом, превратившим лодку в щепки, танцующие на декоративном фонтане. Струи дерева, воды и крови хлынули вверх.

— Кровь Христова, дураки! — воскликнул де-Врини. А потом: — Ну, так давайте и остальных!