Гибкие стереоэкраны

Самолет Москва – Ростов приземлился в аэропорту ранним утром. На машине, которую уже арендовал для нас Эверис, мы с Лисой, почти два часа добирались до районного центра и уже оттуда поехали в дальний хутор.

После прошедших почти тридцати пяти лет, я неплохо сориентировался, и, как ни странно, дом, в котором жил дед, с надстройками и пристройками все еще был цел.

Мы с Лисой еще даже не приблизились к калитке, как на лай собак нам навстречу вышел сухонький мужичок, сутулый, в шапке ушанке, в тулупе и валенках. Я даже не мог предположить, что в такой одежде еще ходят. Это был, тот самый парень. Вот уж точно сказано – миры и образы людские, где обитаешь, стиль жизни той воспринимаешь.

Я представился, напомнил о встрече в юности и о шкатулке. Мужик рассмеялся, пригласил в дом, слазил на чердак, принес сундучок.

«Вот, ненадобность, пустяк, но красиво и скока годов то передается по наследству, лет сто, а можа больше » – спокойно, как о безделушке, сказал он, употребляя местный диалект.

Посмотрев, я заметил, последний раз уникальный ларец открывали при мне, когда много лет назад впервые увидел.

Спросил о цене, хозяин сказал, что не знает, все равно без надобности стоит – забирайте.

Я заплатил 20 тысяч рублей. Для него это были огромные деньги – а для меня часть месячной зарплаты. В общем, мы осчастливили друг друга.

На обратном пути в Ростов, начался сильный снегопад. Предложил Лисе заехать в провинциальный город, тайно надеясь, что метель продлится несколько дней.

Быстро темнело, порывы ветра усилились. В гостинице только успел снять номер на двоих, как раздался звонок. Как он узнал, где мы? Эверис Сигматович велел передать шкатулку с рукописью журналистке. Поезд Ростов – Москва прибывает на местную станцию через полчаса. Билет для нее будет у водителя, машина ждет возле гостиницы. А мне оставаться в номере и ждать дальнейших указаний. Мое сопротивление, коллекционер даже не выслушал до конца, тон был непререкаемым и жестким.

Как окаменевший древний истукан печально посмотрел на Лису. Не отрывая взгляда от ее губ, тихо передал приказ Винкольского. Лиса протянула руку и пальчиками прикоснулась к моим глазам, как бы опуская веки. Молча взяла чемодан, в котором лежала шкатулка с рукописью, и вышла из гостиницы.

Я стоял в холле до тех пор, пока администратор не подошел и не спросил – «Вас проводить в номер?»

Сады Майендорф

В элитном поселке «Сады Майендорф», в семи километрах от Москвы, метель неистовствовала во всю мощь. Леденистый ветер сковывал узорами панорамные стекла загородного дома. В игре света со льдом вспыхивали загадочные блики.

Хозяин коттеджа стоял в холле в ожидании машины для поездки в Москву, возникли обстоятельства, которые надо обсудить немедленно. Было 7 часов утра, за окном бушевала белесо серебристая тьма.

– Седовласая Москва – поэтически театрально вздохнул Эверис Сигматович – мы с тобой похожи, не только сединой, но своей сутью зимней природной стихии. Сияющий холод сугробов на солнце в деревне, покой умиротворения каминного тепла, и буйство городского ритма жизни, где каждый миг огонь стального духа непредсказуем – зима в рассвете января. Года, года – я стар и молод, как сама Москва.

Ох – хо – хо – протяжно произнес любимую присказку Эверис Сигматович. Пригладил почти отсутствующие волосы, вгляделся в отражение холодного стекла – понравился себе.

В доме много зеркал, но он любит смотреть на себя только в отражении оконных стекол – образ не столь детальный, слегка размытый, загадочный, даже для самого себя. Перевел взгляд на стены холла, где висели портреты предков и родителей. Они специально были расположены именно здесь как напоминание – в чей род ты входишь и выходишь.

Так уж получилось, все предки были любителями оставлять о себе память рукописную и визуальную. Генетически по роду переходило тонкое чувство времени и соответствия ему. Предвидя глобальные перемены, быстро реагировали на изменения, принимали сторону победителей, плавно, без потерь, перетекали из одного мироустройства в другой, не потеряв ни состояния, ни положения. За редким исключением, все были здравомыслящими долгожителями.

Бабулечка была увлечена древними латинскими и греческими рукописями. Буква сигма ей очень нравилась и звучанием, и плавным переходом греческой сигмы к латинской букве S и кириллической С.

«С» – лунообразная или серповидная сигма, так называли еще со времен эллинизма, числовое значение имела 200 в системе греческого алфавита, что особенно завораживало, так как бабулечка непременно хотела жить 200 лет. Считала, что это абсолютно, возможно и достижимо.

Умело сочетая приверженность классицизму и модернизму, нарекла сына именем Сигма – как талисман, как цель, как постоянное напоминание, которое всегда будет присутствовать перед глазами.

А мамочка была из семьи потомственных мыслителей, философов. Влюбилась в Сигму, в основном, из-за необычного имени.