Гиблый Выходной

Вместо ответа Аркадьич зарылся в каком-то темном углу и, покопавшись, извлек из недр жаркой черноты собачий ошейник. Сдув с него пыль, кочегар водрузил качественный кожаный ошейник Пятипальцеву на темя, придав тому вид скифского короля. С ошейника прямо на лоб свисала медная пластиночка с выгравированным словом «WALTZ». Аркадьич спросил у Пятипальцева: «Помнишь пса?», тот ответил, что помнит.

– Так, когда я получу свои двести косарей? – спросил кочегар.

– Скоро, – уклончиво ответил Пятипальцев у которого по его признанию, таких денег не было.

– А скоро – это когда?

– Не знаю пока, – признался здоровяк и с надеждой посмотрел на Нилепина, но тот только пожал плечами. Его финансовое состояние не намного отличалось от юриного. Медная табличка со словом «WALTZ» глуповато болталась у Пятипальцева надо лбом. – Погоди немного… Надо будет брать кредит…

– Я так и знал! – Аркадьич резко захлопнул створку котла и поднес горячую вонючую кочергу прямо к густой пятипальцевской бороде. – Смотри, Юрец-огурец, деньги должны быть к моей следующей смене, ясно? Я ждать не намерен, с вами – обормотами – надо быть строже. Даю два дня до моей следующей смены, если денег не будет – пеняйте на себя!

– А что ты сделаешь, дистрофан? Ты соучастник!

– Поставлю на счетчик, Юра! И поверь мне, с моими процентами лучше не связываться! Вовек не расплатитесь, в рот вас обоих чих-пых!

– А если… – начал было Нилепин, но Аркадьич не дал ему и полслова сказать. Миг – и горячая кочерга с кусочком жареного мяса оказалась у его переносицы. Больше Лева вопросов не задавал, он только постарался не морщиться, когда проглатывал возникший в горле ком. Кочегар дождался пока у Нилепина окончательно отпадет желание разговаривать разговоры и задавать вопросы и убрав кочергу, наклонился под разделочный стол.

– Я вас, ублюдков, знаю, – говорил он, обращаясь одновременно к двум рабочим – молодому и взрослому. – Особенно тебя, Юрец. Я тебе полтинник занимал – ты отдал? Обещал летнюю резину на мою «девятку» – где?

– Аркадьич, да ты что? Из-за полтинника? Да возьми свой полтинник, подавись. А резину я тебе так отдам. Отдам, честное слово.

Но кочегар ответил, что дело не в резине и что у него и тачки-то уже нет, он ее продал еще осенью и ему летняя резина теперь и даром не нужна. С этими словами Аркадьич достал из-под разделочного стола человеческую голову Августа Дмитриева и поставил ее на залитую кровью досчатую столешницу рядом с циркулярной пилой. Нилепин вскочил с топчанчика и бросился было к выходу, так он перепугался. Но споткнулся и упал, повалив с собой прислоненные в углу лопаты, метла, ломы и грабли. Пятипальцев замер на месте. Держа наготове горячую кочергу на кончике которой дымился жареный кусочек мясца, тощий как скелет Аркадьич заявил собравшимся гостям, что придержит голову Дмитриева до тех пор пока они не протянут ему пачку наличных. Сейчас это двести тысяч рублей, но каждые два дня сумма будет подниматься на пятьдесят тысяч. Если же парочка откажется выплатить означенную сумму, то кочегар просто-напросто «случайно найдет» эту голову в контейнере для сбора опилок. Кстати, дополнил свою угрозу кочегар, на голове остались частички эпидермиса Пятипальцева и Нилепина, а эксперты-криминалисты легко и непринужденно найдут причину и дату смерти.

– А ты? – прохрипел Пятипальцев неотрывно смотря на засыпанную рыжеватым порошком-стружкой голову Дмитриева, на его перекошенный рот с несколькими кровавыми струйками на губах, на его длинные усы и седые всклокоченные волосы тоже усыпанные похожим на корицу порошком.

– Я? – Аркадьич растянул рот в рябой желтозубой ухмылке. – Ты за себя беспокойся, Юрец! За себя и за своего дружка, в рот вас чих-пых!

09:21 – 09:28

Цех пребывал в необычном для Никиты Вайнштейна представлении. Он ни разу не был на «Дверях Люксэлит» в глухой тишине. Из-за выключенного света практически весь цех прибывал в полусумрачном состоянии, когда тени о множества станков и поддонов с продукцией были размазаны, придавая очертаниям интерьера мрачную холодность и навевая на тоску. Каждый станок казался крупнее и тяжелее чем он был на самом деле, каждая деталь станков вызывала чувство беспричинного беспокойства и представлялась орудием пытки. Вайнштейну не хотелось тут находиться, он ощущал себя не в своей тарелке, подобно попавшему в какую-то старую заброшенную подземную шахту, где каждый предмет заставлял вздрагивать от фантомной угрозы.