Гиганты

— Видимо, просто подошла твоя очередь, — добавляю я.

Он кивает:

— А ты? Ты теперь тоже специалист по расчетам?

— Нас будят попарно, — говорю я мягко. — Ты и сам это прекрасно знаешь.

— То есть у тебя тоже просто подошла очередь.

— Слушай…

— И это никак не связано с тем, что твой Шимп хотел иметь под рукой свою любимую марионетку, чтобы приглядывать тут за всем?

— Черт, Хаким, что ты хочешь, чтобы я сказал? — я развожу руками. — Что нам нужен в смене кто-то, кто не попытается обесточить его при первой же возможности? Ты думаешь, что это необоснованно, учитывая то, что случилось? — но ведь он даже не знает, что случилось, он в этом не участвовал.

Хаким спал, когда произошел бунт. Но кто-то ему, наверняка, рассказал, пронеся этот рассказ через целые эпохи. Бог знает, сколько из того, что он слышал – правда, а сколько – ложь и легенды.

Вот так – всего пара миллионов лет – и я стал для них пугалом.

* * *

Мы падаем, приближаясь ко льду. Лед падает в огонь. И огонь, и лед врываются через линк в мое сознание и разворачиваются великолепным и ужасающим видом от первого лица. Теперь порядковые разницы – это не просто пустые абстракции: они огромны, и ты чувствуешь их всем телом. Суртр может быть маленьким с точки зрения учебников: всего семь миллионов километров в поперечнике, он едва попадает по размерам в клуб гигантов. Но это не значит ни черта, когда ты стоишь с ним лицом к лицу. Это не просто звезда – это пламенеющая грань реальности, чудовищное воплощение тепловой смерти. Его дыхание смердит остаточным литием всех тех миров, что он уже поглотил. И тёмная точка у него на лице – это не просто планета. Это горящий ад размером в два Урана: замерзший метан, жидкий водород и сердцевина, достаточно горячая, чтобы выпекать алмазы. И она умирает у меня на глазах, все её луны уже давно потеряны, оборванные остатки системы колец трепещут вокруг, как гниющий нимб. Шторма кипят на поверхности. Полярные сияния вспыхивают безумными огнями на полюсах. Вихрь суперциклона закручивается в центре темной стороны, питаемый турбулентными потоками, перетекающими из света во тьму. Он смотрит на меня, как глаз слепого бога.

А Хаким в это время гоняет шарики по аквариуму.

Он занимается этим уже несколько часов: яркий синий шарик тут, распухший красный баскетбольный мяч здесь, нити мишуры траекторий, сплетающиеся во времени и пространстве, как паутина какого-то безумного космического паука. Может попробовать вывести центр массы к правому борту? Начать медленно, а потом дожать до максимума? Немного скального массива разрушится по дороге, будут структурные повреждения, но ничего такого, что дроны не смогли бы залатать до следующей стройки.

Нет?

Может, тогда плавно и быстро переключиться на полный реверс? «Эри» не рассчитана на такое, но если мы будем держать вектор строго по осевой, без поворотов, без вращения, только точный линейный разворот на сто восемьдесят…

Опять нет.

Если бы мы только не свалились уже так глубоко в колодец. Если бы мы только не задержались, чтобы открыть багажник, все эти N-тела не смогли бы так крепко за нас ухватиться. Но теперь мы просто быстрые, а не достаточно быстрые. Мы большие, но всё равно слишком маленькие.

Теперь единственный выход – это пройти насквозь.

Хаким не идиот. Он знает правила не хуже меня. Но он продолжает пытаться. Он лучше перепишет законы физики, чем доверится врагу. Там внутри мы будем слепы и глухи: конвульсии умирающей атмосферы Туле затуманят нам взгляд в ближнем диапазоне, а рёв магнитного поля Суртра оглушит нас в дальнем. Мы не сможем понять, где мы, и нам придется опираться на вычисления Шимпа, чтобы понять, в каком направлении двигаться.

Хаким не видит мир так, как вижу его я. Он не хочет принимать что-либо на веру.

Уже в отчаянии, он отламывает кусочки от своего игрушечного астероида, чтобы уменьшить момент инерции, пока еще даже не учитывая, как это повлияет на нашу радиационную защиту при возврате на крейсерскую скорость. Он пока все еще пытается понять, сможем ли мы собрать достаточно внутрисистемного мусора, чтобы залатать дыры, когда всё закончится.

— Это не сработает, — говорю я ему, блуждая в катакомбах в полукилометре от его текущего местоположения. (И это не подглядывание, поскольку он знает, что я наблюдаю. Конечно же, он знает.)

— Да что ты говоришь...

— Недостаточно массы мусора вдоль исходящей траектории. Даже если фоны и смогли бы собрать его весь и вернуться вовремя.

— Мы не знаем сколько там массы. Мы не успели картографировать все объекты.

Он нарочно притворяется тупым, но я подыгрываю. По крайней мере мы разговариваем:

— Да ладно… не нужно видеть каждый кусочек щебня на карте, чтобы просчитать распределение массы. Это не сработает. Спроси Шимпа, если не веришь мне. Пусть он тебе скажет.

— Он только что мне и сказал.

Я останавливаюсь. Заставляю себя сделать медленный выдох.

— Я слинкован, Хаким. Не одержим. Это просто интерфейс.

— Это мозолистое тело.

— Я так же автономен, как и ты.

— Дай определение «я».

— Я не…