— Сознание – это голограмма. Раздели его пополам, и получится два. Склей два вместе и получишь одно. Может ты и был человеком до своей
Я оглядываюсь на перекрытый арками коридор, заполненный рядами спящих мертвецов (скорее всего, кафедральная архитектура – это просто случайное совпадение).
Такими они мне нравятся гораздо больше.
— Это правда? — спрашиваю я их. — А как же тогда
Хаким на мгновение замолкает:
— День, когда ты это поймешь, будет днем, когда мы проиграем эту войну.
Это не война. Это чертова истерика. Они попытались пустить миссию под откос, а Шимп их остановил. Просто, и полностью предсказуемо. Вот почему инженеры сделали Шимпа таким минималистичным. Почему миссия не управляется каким-нибудь трансцендентальным искином с восьмизначным IQ – чтобы вещи
Конечно, где-то глубоко внутри Хаким это прекрасно понимает. Он просто отказывается в это верить: что он и его дружки проиграли штуке, у которой синапсов в два раза меньше, чем у них самих.
Они просто не могут поверить, что он победил их в честной драке.
Вот почему им нужен я. Благодаря мне они могут продолжать верить, что их обманули. Ведь этот калькулятор никогда не смог бы их победить, если бы я не предал свой собственный род.
Суть моего предательства в том, что я вмешался, чтобы спасти им жизнь. Хотя, что бы они не говорили, их жизням, на самом деле, ничего не угрожало. Это была просто стратегия. И это тоже было предсказуемо.
Я уверен, что Шимп восстановил бы подачу воздуха, прежде, чем всё зашло бы слишком далеко.
Я отвлекся лишь на мгновение, а Туле уже превратился из сферы в огромную стену: темная, клубящаяся бездна грозовых штормов и торнадо, разрывающих планету на части. Суртр, спрятавшийся позади, уже не виден, от него не осталось даже слабого свечения на горизонте. Мы прячемся в тени меньшего гиганта, и можно даже на мгновение представить, что больший оставил нас в покое.
По сути, мы уже в атмосфере. Гора, купающаяся в облаках, с вершиной, задранной к звездам. Можно провести прямую линию между массой кипящего водорода в центре Туле, через крохотную холодную сингулярность в нашем центре и до разверзнутой конической пасти у нас на носу. Хаким делает именно это на тактическом мониторе. Может, это дает ему какую-то иллюзию контроля.
«Эриофора» показывает язык.
Это можно увидеть только в диапазоне рентгеновских лучей или излучения Хокинга. Возможно, даже удастся разглядеть небольшой нимб гамма-излучения, если правильно настроить сенсоры. Крошечный портал открывается в глубине рта «Эри»: дыра в пространстве и времени, связанная с дырой в нашем сердце. Наш центр массы немного смещается и пытается обрести эластичное равновесие между этими точками. Шимп выталкивает портал всё дальше, и центр массы следует за ним. Астероид тянется вверх, падая сам на себя, а Туле тянет его назад. Мы висим, балансируя в небе, и край червоточины выходит за грань отшлифованного синим смещением рта, выступая далеко за пределы переднего сенсорного кольца.
Никогда раньше мы не подходили так близко к пределу наших возможностей. В этом просто не было необходимости. Когда у тебя в запасе световые годы и целые эпохи, даже самое медленное падение рано или поздно разгонит тебя до достаточной скорости. У нас всё равно не получится превысить двадцать процентов от скорости света, не сгорев при этом от набегающего излучения. Так что, обычно «Эри» держит язык за зубами.
Но не в этот раз. В этот раз мы похожи на одну из Хакимовских елочных игрушек, висящих на верёвочке посреди урагана. Шимп говорит, что верёвочка должна выдержать. Конечно же, тут имеются планки погрешности, а у нас почти нет эмпирически подтвержденных данных, к которым их можно было бы прикрепить. База данных для сингулярностей, засунутых в астероиды, засунутых внутрь испепеляемых ледяных гигантов, мягко выражаясь, неполна.
Но это только
Хаким поворачивается ко мне, пока Шимп опускает нас по направлению к шторму: