«Гильотина Украины»: нарком Всеволод Балицкий и его судьба

3 января 1936 г. были устроены пышные похороны. Прощание с телом «стойкого большевика, прекрасного товарища и друга, Бориса Владимировича Козельского» состоялись в клубе НКВД УССР на улице Розы Люксембург, дом 17. За гробом самоубийцы к Байковому кладбищу шло все высшее руководство Украины. Газеты напечатали ряд некрологов: «Памяти большевика, борца», «Чекист и научный работник», «Памяти друга», «Незабываемый образ» – за подписями С. В. Косиора, П. П. Постышева, И. Э. Якира и других. Отдельный некролог под названием «Талантливый чекист», подписанный Балицким, содержал такие слова: «Не жалея сил, работая денно и нощно, он подорвал свой организм, отдавая всего себя только работе». Свои сочувствия жене покойного выразили Постышев и его жена Татьяна Постоловская, Елизавета Косиор, Людмила Балицкая, Сара Якир, сотрудники НКВД и, конечно, народный комиссар внутренних дел УССР, пожелавший Елизавете Марковне Козельской «воспитать Диму и сделать из него хорошего большевика»[822]. На следующий день отозвалась на «преждевременную смерть верного сына большевистской партии, почетного чекиста-орденоносца» газета «Правда». И только заместитель начальника Отдела трудовых колоний НКВД УССР А. С. Макаренко запишет в своем дневнике 2 января 1936 г.: «Жалко не столько К., сколько Б.»[823]. Знаменитый педагог как в воду смотрел, предчувствуя грядущие неприятности для своего покровителя.

11 апреля в 1936 г. Секретариат ЦК КП(б)У постановил: «Установить персональную пенсию в сумме 300 руб. в месяц родителям умершего т. Козельского – тт. Голованевскому Владимиру Давидовичу и Голованевской Анне Моисеевне»[824].

Тем временем нужно было искать нового начальника Секретнополитического отдела УГБ НКВД УССР. И его быстро нашли. По предложению Балицкого им стал Пейсах Меерович Рахлис, работавший заместителем Козельского. Рахлису пришлось пережить немало неприятностей, связанных с 1923 г. Тогда, будучи секретарем парткома Киевского губотдела ГПУ, он вместе с парторганизацией поддержал политическую линию Льва Троцкого. Однако в отличие от коллег позже не отрекся от своей позиции, «покаянного» письма не подписал и был снят с работы. Балицкий постоянно напоминал чекисту о его «киевских грехах» и советовал не рассказывать о них сослуживцам. Все это, разумеется, не проходило бесследно для психики чекиста, в служебной карточке которого отмечалось: «состояние здоровья – неврастеник»[825].

Конечно, назначая Рахлиса начальником ведущего отдела, Балицкий исходил не только из его деловых и оперативных качеств. Он выдвигал «управляемого» подчиненного, о чем не раз говорил в узком кругу: «Рахлис теперь послушный, он же был троцкистом» [826].

В то же время на людях нарком «всячески пытался повысить авторитет» нового начальника Секретно-политического отдела, сделал его подразделение ведущим отделом УГБ НКВД УССР и часто ставил в пример всему остальному аппарату. Балицкий лично занимался СПО, собирал следователей, инструктировал их и все время подчеркивал, что по-настоящему с троцкизмом первой стала «работать» Украина, что «параллельный центр» Пятакова через Логинова разоблачила Украина, что по троцкизму в области хорошо действуют[827].

В СПО был установлен такой порядок, что никто из следователей не мог фиксировать показания важных арестованных без санкции начальника отдела или его помощника капитана госбезопасности С. С. Брука. Следствие по делам троцкистов вели лишь «доверенные люди» – старшие лейтенанты госбезопасности Н. А. Григоренко, Я. Л. Грозный-Левчинский, Б. И. Борисов-Коган, лейтенант госбезопасности Н. Д. Грушевский.

Если Балицкий «держал на прицеле» Рахлиса за его троцкистское прошлое, последний, в свою очередь, то же делал с Бруком. Как-то он попросил своего приятеля – парторга отдела Григоренко – уговорить Брука рассказать об ошибках в 1923 г. Брук возмутился и заявил, что не знает, что именно от него требует руководство. Ведь в 1923 г. он выступил с предложением организовать в ГПУ УССР комиссию по борьбе с бюрократизмом и злоупотреблениями. Комиссию тогда создали, и возглавил ее сам Балицкий[828]. Однако после продолжительных размышлений Брук на всякий случай публично все-таки «покаялся».