«Гильотина Украины»: нарком Всеволод Балицкий и его судьба

Завершался год 1935-й, а новый, 1936 г., начнется для Всеволода Балицкого с больших неприятностей.

Глава 5 Финишная прямая (1936–1937)

Еще осенью 1935 г. сотрудники Секретно-политического отдела УГБ НКВД УССР начали следствие по делу «Боевой троцкистской террористической организации», во главе которой якобы стояли профессор М. А. Нырчук и профессор М. И. Мухин. Б. В. Козельский и начальник 1-го отделения С. С. Брук приказали следователем Б. И. Борисову-Когану, З. Н. Глебову-Юфе, Н. А. Григоренко, Н. Д. Грушевскому, Я. Л. Грозному-Левчинскому «не зарываться вглубь» и запретили без их разрешения фиксировать любые фамилии. На основании показаний арестованных украинских ученых сотрудники СПО ГУГБ НКВД СССР начали следствие против директора Горьковского пединститута И. К. Федотова, арестовали председателя Луховицкого райисполкома Московской области Г. Я. Маренко и профессора Всесоюзной промышленной академии О. П. Загорулько, которые сразу начали давать показания о существовании в СССР большой троцкистской организации.

Узнав об этих арестах, Козельский не на шутку испугался. Он понял, что дело разворачивается не по его сценарию и в круг подозреваемых попадут близкие ему люди. Тогда, как свидетельствовал позже Н. Л. Рубинштейн, начальник Секретно-политического отдела УГБ НКВД УССР прибежал к Балицкому, схватился за голову и предложил: «Всеволод Аполлонович, арестуйте меня, что я наделал!». Шеф стал успокаивать подчиненного, дескать, тот нервничает из-за тяжелой болезни сына, предложил успокоиться и подлечиться[815].

1 января 1936 г. из ГУГБ НКВД СССР поступила телеграмма, в которой сообщалось о том, что в Горьком разоблачен «эмиссар Троцкого» – В. П. Ольберг. Прочитав телеграмму, Козельский сказал Бруку: «Теперь видишь? Мои опасения подтвердились, дело идет к развязке!». На следующий день в кабинете начальника СПО прозвучал выстрел. Первыми туда вбежали С. С. Брук и секретарь наркомвнудела УССР А. И. Евгеньев, а за ними П. М. Рахлис и Н. Л. Рубинштейн. Майор государственной безопасности Козельский уже не дышал.

Балицкий приказал Рубинштейну не вспоминать о том, что Козельский приходил к нему и требовал ареста, предложил разрабатывать версию о том, что самоубийство начальника СПО «возникло на почве семейно-бытовых дрязг». Когда же особоуполномоченный НКВД УССР составлял заключение о прекращении дела, то в конце привел полный текст предсмертной записки Козельского. Однако этот текст теперь был разделен на два предложения. Первое: «Прощайте, тов. Балицкий, Елочка и сын». Перед вторым, по подсказке Балицкого, вставили слова: «И дальше пишет, обращаясь к семье: “Я ошибся, теперь рассчитываюсь”»[816].

Уже через два часа после самоубийства подчиненного Балицкий собрал начальников отделов НКВД и объявил, что Козельский застрелился потому, что болел сифилисом, его нервная система была истощена беспощадной борьбой с врагами народа – троцкистами, а также тяжелой болезнью сына. При существующей системе подхалимства и неукоснительного выполнения всех указаний наркома эта оценка случившегося была воспринята как единственно правильная [817].

Позже лейтенант госбезопасности А. С. Кузовлев вспоминал, что Балицкий на совещании «объяснил причины самоубийства Козельского его переживаниями, связанными с тяжелой болезнью сына»[818]. Против таких объяснений никто не возражал. Впрочем, люди из ближайшего окружения наркома не очень-то верили своему шефу. Например, врач санитарного отдела НКВД УССР Парташников, на протяжении длительного времени наблюдавший Б. В. Козельского, считал, что версия о его болезни сифилисом и сильное нервное расстройство является абсолютно неверной, поэтому категорически доказывал одному из руководящих работников НКВД ее несостоятельность, но с ним не соглашались[819]. Пожалуй, ближе всех к истине был Соломон Брук, объяснивший друзьям причину самоубийства своего начальника: «Интеллигент вонючий, испугался!»[820].

В день самоубийства Козельского после разговора с Балицким заместитель начальника Секретно-политического отдела П. М. Рахлис приказал С. С. Бруку, Н. А. Григоренко, Я. Л. Карпейскому, Б. И. Борисову-Когану и А. М. Шерстову написать некрологи[821].