«Гильотина Украины»: нарком Всеволод Балицкий и его судьба

В 1938 г. А. И. Рыклина расстреляют в Киеве по приговору выездной сессии Военной Коллегии Верховного Суда СССР. В приговоре отмечалось, что, «будучи кадровым троцкистом, был завербован в 1935 году в антисоветскую право-троцкистскую террористическую организацию, существовавшую в НКВД УССР и по заданию руководителей этой организации проводил вредительскую работу, направленную к развалу агентурно-оперативной работы и предоставлял НКВД СССР фиктивные отчетности о якобы проделанной работе с врагами народа»[990].

Еще раньше сняли с оперативной работы заместителя начальника Управления НКВД по Молдавской АССР капитана госбезопасности Р. Э. Штурм-Лихтенберга, который «хотя и не принадлежал к оппозиции и не имел никаких шатаний, но перед XV съездом ВКП(б) голосовал против исключения Троцкого и Зиновьева из партии, предлагал подождать решения высшего партийного форума»[991].

Был переведен на должность заместителя начальника Управления РКМ НКВД УССР (то есть отстранен от работы в УГБ НКВД) и заместитель начальника Управления НКВД по Харьковской области Я. З. Каминский, который «забыл» сообщить парторганизации весной 1936 г. о том, что он в 1923 г. голосовал за платформу Троцкого. Неприятности у Каминского начались в начале 1937 г. с междугородного телефонного звонка. Звонил давний знакомый – начальник 2-го (оперативного) отдела УГБ УНКВД по Ленинградской области капитан госбезопасности М. С. Алехин. Он просил подтвердить факт его открытого разрыва с троцкизмом в феврале 1924 г. в Киеве.

И тут Каминский понял, в какую беду попал из-за собственной лжи. Ведь он утаил факт своего голосования за Троцкого вместе с другими сотрудниками Киевского губотдела ГПУ. После нескольких дней размышлений написал заявление на имя начальника Управления НКВД Харьковской области С. С. Мазо, в котором, в частности, отмечалось: «При проверке и обмене партдокументов в 1935–1936 годах я о своей ошибке не сказал, и этим совершил тяжелый проступок перед партией… Я должен заверить Вас в том, что единственной причиной тому было мое малодушие»[992].

Дело Каминского стали рассматривать в разных партийных инстанциях, и он очень испугался. Его приятельница Шаргей жаловалась знакомым: «Вы знаете, когда стоял вопрос о Каминском на бюро, то он вернулся домой в таком ужасном состоянии, что я с ним мучилась целую ночь у него на квартире. Я все время прикладывала ему компрессы, все время следила за ним и очень боялась, что он не выдержит такой удар!» [993] Однако, как оказалось, волновался чекист зря. Перед рассмотрением его дела секретарю Харьковского обкома КП(б)У М. Н. Налимову звонили по телефону Балицкий и Карлсон, и бюро обкома вынесло постановление: «Указать тов. Каминскому на допущенную им ошибку, которая состояла в том, что он не заявил при проверке партийных документов о своих шатаниях»[994].

Комментируя такое решение бюро обкома КП(б)У, председатель Харьковского облисполкома Г. К. Прядченко правильно отметил, что «за такие дела рядовых коммунистов исключали из партии, а Каминскому лишь указали!»[995]. Симптоматично, что такую «принципиальность» Прядченко проявил лишь тогда, когда сам очутился за решеткой, а на заседании бюро он поддержал решение большинства, потому что не хотел ссориться со всемогущим ведомством.

И здесь возникает вопрос: были ли в действительности троцкисты в чекистских органах? Существовала ли действительно какая-то организация троцкистов среди них, когда Ежов стимулировал истерию поисков «скрытых троцкистов»? Среди исследователей есть и такие, которые почти безоговорочно принимают сталинско-ежовскую схему. К ним относится, в частности, С. И. Билокинь, всерьез считающий, что «целью заговора был военный переворот и установление военной диктатуры»[996]. Правда, этот автор сам в конечном итоге путается в собственных попытках что-то объяснить и вспоминает о «неформальных группах» чекистов. Так что же именно было – «неформальные группы» или серьезный и реальный «заговор»?

Документы не подтверждают наличие в это время каких-то «заговорщических организаций» в органах НКВД: не то было время, а инстинкт самосохранения у чекистов всегда был значительно сильнее их настоящих убеждений. Поэтому вряд ли можно считать серьезным аргументом «признание» арестованных чекистов (ими, кстати, преимущественно и оперирует С. И. Билокинь). Известно, как эти «признания» добывались.