Леплевский не был уверен, хватит ли Сталину одного заявления Якира для «свержения» Балицкого. Для большей «аргументации» нужны были не только свидетельства о «контрреволюционной деятельности», но и о мотивах, заставивших заслуженного чекиста перейти во вражеский лагерь. Главными причинами вступления Балицкого в круг «мятежников» решили объяснить его недовольством своим положением среди высшего руководства страны и развратом и злоупотреблением служебным положением (это всегда срабатывало). Кроме того, нужно было дискредитировать Балицкого как руководителя НКВД, обесценить профессиональные успехи, выявить «вредительство» и «антипартийные настроения». Руководствуясь этими «генеральными направлениями», и проводили свою работу члены специальной следственной группы во главе с новым особоуполномоченным НКВД УССР капитаном госбезопасности Виктором Михайловичем Блюманом.
17 июня 1937 г. как «участник антисоветского заговора» был арестован бывший третий секретарь ЦК КП(б)У Николай Николаевич Попов. В заявлении от 22 июня 1937 г. и на предварительном следствии он признал свою «вину», а также то, что, пользуясь служебным положением, занимался отбором и расстановкой «правотроцкистских кадров». В числе членов «центра заговора» он назвал В. А. Балицкого, И. Э. Якира, М. М. Хатаевича, А. П. Любченко, Н. Н. Демченко, Е. И. Вегера[1127]. На допросе 7 июля 1937 г. в Москве Попов свидетельствовал, что «борьба Балицкого с украинскими националистами направлялась главным образом на кадры Скрипника», что «Балицкий смог сделать так, что арест Коцюбинского не дал серьезных последствий в деле разгрома националистического и троцкистского подполья на Украине» [1128].
Свидетельства такого рода были немедленно использованы против членов «команды» Балицкого, устранение которого потянуло за собой аресты среди работавших с ним. До конца 1937 г. арестовано свыше 200 сотрудников УГБ, 134 сотрудника милиции, 38 командиров и политработников пограничных войск, 45 сотрудников УШОСДОРа, обвиненных в причастности к «троцкистско-террористической организации, агентуре ряда иностранных разведок, латышской фашистско-шпионской организации»[1129].
Обратимся к некоторым примерам. Одним из первых, еще 7 июня, был арестован дивизионный комиссар Л. М. Сороцкий, который находился в резерве назначений НКВД УССР. Обвинялся он в шпионаже (поскольку в 1920–1922 гг. вел подпольную работу в Кишиневе и Чехословакии) и в троцкизме (так как в 1923 г. голосовал за Л. Д. Троцкого, о чем, кстати, в 1936–1937 гг. открыто говорил на партийном собрании УПВО НКВД УССР). Сороцкий привлекался к партийной ответственности за «зажим» критики, что, однако, не помешало ему получить ордены Трудового Красного Знамени Украины и Красной Звезды. Перед В. А. Балицким часто ставили требование убрать Л. М. Сороцкого с поста начальника политотдела Управления пограничной и внутренней охраны НКВД, с чем нарком категорически не соглашался, заявляя, что тот ему в УПВО «крайне нужен»[1130]. Сороцкий оправдывал доверие и очень умело организовал партийную чистку в 1934 г., после которой Балицкий заявил С. М. Циклису: «Сороцкий крепко для нас поработал по чистке, ему необходимо отдохнуть и дать денег»[1131]. Сороцкого более двух недель допрашивали беспрерывно, не выпуская из кабинета, причем следователи менялись, а дивизионный комиссар продолжал сидеть на стуле и подвергался избиениям, пока не сознался, что он румынский шпион[1132].
15 июня комендант НКВД УССР старший лейтенант госбезопасности А. Г. Шашков по ордеру № 55 арестовал находящегося в резерве НКВД УССР капитана госбезопасности Н. Л. Рубинштейна. Балицкий всегда подчеркивал, что Рубинштейн – это особенно доверенный человек, его «глаз» в НКВД, он подчиняется лишь ему лично. Рубинштейн часто ездил по областям. На вопрос друзей о цели поездок отвечал: это личное задание наркома, и он не имеет права о нем говорить[1133].