Гильза с личной запиской

– А я начальника местной заставы видел, – не обращая внимания на колючую речь Анисимова, объявил Микулин, – через пару дней обещал заехать к нам.

– Ага, пока рак на горе не засвистел. – Жигунов усмехнулся – что-то не выдержало в нем.

– Не наезжай, – остановил его Микулин, – там своих дел выше крыши.

– Границу ныне, как я вижу, держит техника, – заметил Анисимов, – людей почти нет. Не то, что в наши времена.

– Не техника, а электроника.

– Что в лоб, что по лбу – все равно синяк будет.

– Мужики, что-то мы пыль поднимаем там, где ее нету. – Микулин привычно хлопнул ладонью о ладонь. – Гостям мы всегда рады, когда бы они ни приехали. Толя Анисимов прав: керосиновая лампа – древность ледникового периода, надо покупать генератор. Но и при генераторе мы будем пользоваться керосиновой архаикой – причем гораздо чаще, чем генератором.

– Умная мысль, командир, – Жигунов вновь хмыкнул, – надо записать.

– Записывай, записывай… Пока я жив.

– Нет, граница действительно пустая. А если китайцы полезут? – вопросительно сморщил лоб Анисимов.

– Ну, времена острова Даманского остались позади, а потом мы с китайцами задружились очень крепко. Крепче, чем прежде. – Микулин вновь хлопнул ладонью о ладонь. – Собственно, а почему мы не за столом?

– Восток – дело тонкое, – сказал Анисимов, – а Китай – еще тоньше. Это – центр Востока, где хорошее и плохое всегда уживались рядом. Если китайцы переплывут Амур и пойдут на нас – ни один пулемет не сдержит.

– Об этом – ни слова. За стол! – Микулин повысил голос. – И вообще забудем хотя бы на время, что мы были людьми военными, – при надобности мы всегда вновь сможем стать ими. Пока мы – обычные поселенцы.

– Неудачники жизни, брошенные своими семьями и своими родными, усталые пешеходы, на которых ездят собственные кони, – хрипловатый голос Жигунова неожиданно обрел звонкость, силу. – Нас быт побил в обычном кухонном бою, мы не выдержали…

– Ну что из того? – голос Черепенникова наполнился возмущением. – Мы же люди. А человеку положено иметь все, что ему определила природа, в том числе и слабость.

– Да я шучу, – голос Жигунова был сильнее черепенниковского, – ты чего, шутки перестал понимать?

– Шутка шутке – рознь.

– Вообще-то имейте в виду, господа хорошие, – проговорил Микулин строго, – на больших зимовках, например, на леднике Федченко, где десять месяцев в году зима, остальное – осень, у зимовщиков даже сигнальные ракетницы отбирают, не то, что охотничьи ружья… Все увозят на Большую землю, понятно?

– Прости, командир, – с виноватым видом сбавил пыл Жигунов, – не думал, что все будет так строго…

– А иначе нельзя. За стол, за стол, народ, не то картошка совсем остыла… Бурхан нам этого не простит.

– Кто такой – бурхан?

– На бурятском участке границы так называют доброго духа контрольно-следовой полосы.

– Ну и как там живут зэки? – спросил Жигунов, глянул на Анисимова снизу вверх, чуть ли не из-под тарелки – он умел делать и это.

– Живут, хлеб жуют… Как и все, – спокойно, почти вяло ответил Анисимов. – Посылок с воли ждут, чефир заваривают покрепче, чтобы женщины не снились, баб обсуждают, мужиков-соперников костерят… Жизнь есть везде, даже там, где ее быть не должно.

– Практика для медика, наверное, как нигде… Рядовой врач после работы в исправительной колонии может легко стать профессором…

– Не скажи. Может вообще потерять профессию, остатки знаний выветрятся, и тогда все – йок! В первый же день работы в лагере я открыл журнал регистрации больных и обнаружил запись, сделанную моим предшественником, капитаном с двумя высшими образованиями… В графе «диагноз» он четким почерком вывел: «Острый фурункул на правом полужопии».

Брови на лице жигуновском едва не переместились на затылок, нырнули под прическу и застряли там, а глаза от удивления чуть не переместились на нос.

– Ка-ак? Как так?

– А так. Я же сказал: выведено четким почерком… Шариковой ручкой.

– Золотой врач! Такого надо беречь и лелеять. Либо вообще повысить в звании до подполковника и назначить на должность заместителя начальника колонии по политико-воспитательной работе, – проговорил Жигунов с веселым восторгом.

Человек восприимчивый, он на все реагировал обостренно, Микулин глянул на него и постучал пальцем по краю стола: не перебивай оратора!

Жигунов все понял и прижал к губам пальцы: молчу, мол, молчу!

В черные вымытые окна смотрела чистая малозвездная ночь, – Зубенко постарался, стекла отдраил с мылом, на чердаке он нашел и вторые рамы, которые через пару недель также придется вставлять, поскольку подоспевают холода, очень скоро они возьмут свое.

Климат в здешних краях резкий, с норовом пьяного мужика: и обморозить может и обварить, лето – очень жаркое, а зима – очень холодная.

В декабре, в январе снега наваливает столько, что в домах даже запечатывает трубы, и, если кто-нибудь из мужиков не заберется наверх, не прорубит пробку лопатой, дом может задохнуться без воздуха. И тем более дому будет плохо, если хозяин вздумает затопить печку.