Гильза с личной запиской

– А еще что-нибудь интересное, а? – попросил Черепенников. – Все-таки зона – это зона, правила там расписаны также четко, как и в Академии Генерального штаба.

– Только знаки разные.

– Все равно плюс с минусом никогда не перепутаешь.

– Ну почему же? С похмелья может быть и это. – Анисимов задумчиво потер щеку. – Все не вспомнишь… да и безнадежное это дело – вспоминать все. Хотя в памяти кое-что отпечаталось.

– Толя, ты напиши книгу – от читателей отбоя не будет.

В ответ Анисимов отрицательно покачал головой, вгляделся в черное окно, поймал глазами несколько блесток-звездочек, скорее это был отсвет небесных странниц, чем сами странницы, улыбнулся чему-то своему, – видать, непростому, раз в углах рта у него образовались горькие скобки, подставил свой стакан Микулину:

– Налей, командир!

Тот хотел налить в стакан, сделать это молча, но потом, вспомнив, поднял указательный палец.

– Погоди-ка! – подмигнул Анисимову. – Для новоселов есть более благородная посуда…

Из потертого старинного шкафчика, висевшего на стене, он достал резную хрустальную стопку, – также, видать, дореволюционных кровей, в шкафчике она пребывала в гордом одиночестве, больше посуды не было, – водрузил стопку на стол и мастерски наполнил ее. Сделал это очень ловко, в самый край – из стопки выперла водочная линза; выперла, но не пролилась.

– Это, чтобы жизнь у тебя была долгой и полной, – сказал Черепенников.

– Как-то выхожу я из зоны в пространство, скажем так, промежуточное, – еще не за воротами, но уже за колючей проволокой, – а меня там один зэк дожидается, худой, носастый, глазастый, с кадыком величиной в полкирпича. Глядит с мольбой, – обычно так они не глядят… Ну, думаю, чего-то тут не то. Подхожу к нему, а у него из глаз едва ли слезы не сыплются… – Анисимов поднял стопку, чокнулся со всеми по очереди. – Зона – штука такая, что ее лучше не вспоминать… И рассказывать, кстати, о зоне, о зэках, о зле тамошнем очень трудно…

– Рассказывать трудно, а слушать интересно, – заметил Микулин. – Знать надо все.

– Чем больше знаешь, тем хуже спишь, – заметил Жигунов.

– В общем, просит этот зэк, чтобы я отправил его в гуиновский госпиталь, по принадлежности, так сказать. «А основания какие? – спрашиваю я у него. – Чтобы направить вас в госпиталь, надо иметь очень серьезные основания». – «Основания есть, – говорит он, – я проглотил обеденную миску. Алюминиевую…» – «Какую миску? Что за чушь?» В обеденную алюминиевую миску восемьсот граммов борща вмещается, это же большая посудина. «Да, – отвечает он, – именно миску». И рассказывает мне, что произошло… Оказывается, он проиграл в карты. А игра в карты в зоне – вещь жестокая. Очень часто на кону стоит чья-нибудь жизнь… И на эту жизнь раскидывают карты. – Анисимов замолчал, усмехнулся чему-то своему, потайному, покрутил головой, словно бы не верил тому, о чем только что говорил…

Тот несчастный зэк возник у него перед глазами, будто живой, возник почти наяву, хотя, скорее всего, его в живых могло уже и не быть… Анисимов, стоя с зэком на «нейтральной полосе» лагеря, невольно поморщился. Повысил голос:

– Чего-то вы загибаете, заключенный… – Анисимов споткнулся, и зэк назвал свою фамилию, статью, по которой сидел.

Анисимов наклонил голову согласно, будто утверждал какой-то странный вердикт, – съесть большую металлическую посудину человек не в состоянии. На это только крокодил способен, да и то на двоих с приятелем бегемотом, но не челове-ек…

Вся посуда в зоне – миски, кружки, ложки, вилки, суповницы, черпаки – была алюминиевой, литого зековского производства. Присылали ее, как знал Анисимов, из одного соседнего лагеря…

– Как вы умудрились съесть миску? Чисто технически… Расскажите!

– Очень просто. Разломил ее на несколько частей и каждую часть в отдельности отправил в рот… Вот и все.

– А ложку? – тупо поинтересовался Анисимов, но тупости своей не ощутил.

– Ложку я тоже съел, – сказал зэк, – разломал ее на две части и проглотил.

Большой умелец был этот зэк, у Анисимова едва глаза на затылок не полезли, – с такими умельцами он еще не встречался.

– Нет, в голове это у меня не укладывается, – сказал зэку Анисимов. – Пошли в фельдшерскую, там проверим на рентгене.

Зэк испуганно отшатнулся от Анисимова, в защитном движении вскинул перед собой обе руки.

– Я ему говорю: «А как же я тебя проверить смогу, набит ты алюминием или нет?» – «А вот», – отвечает он и – хлоп себя ладонью по пузу. Оттуда доносится глухой дребезжащий звук, который ни с чем не спутаешь: это алюминиевые черепки брякают друг о дружку. Звук у этого бряканья такой… специфический, что ли. «Попробуйте и вы, – говорит он мне, – проверьте, что я не вру». Ну, я попробовал, шлепнул ладонью по его животу, убедился в том, что зэк действительно проглотил суповую миску, и отправил его по назначению, в региональный тюремный госпиталь.

Жигунов передернул плечами, будто попал под студеный охлест, и пробормотал со вздохом:

– Страсти Господни!